Читаем Ураган в сердце полностью

Сознание пришло резким выходом на поверхность из темных глубин, внезапным прорывом к слепящему свету… «Скорая» приехала… должно быть, он на минуту терял сознание… лежа тут, на полу…

– Если вы не помните меня, сэр… я доктор Рагги.

– Знаю, – произнес больной. – В «Скорой», – и память подтвердила это видом алюминиевого блокнота, замеченного в тех же темнокожих руках. Только была и еще какая-то зацепка, ускользавшая от Джадда, и он был не в состоянии объяснить, отчего этот голос со странным акцентом так мучительно ему знаком.

– Доктор Карр придет повидаться с вами попозже: он сегодня очень занят, – вот я и зашел посмотреть, можем ли мы еще что-то сделать, чтобы вам было удобнее.

– Все со мной в порядке, – сказал Джадд, отворачиваясь, чтобы уйти от слишком понимающего взгляда этих пытливых черных глаз и гадая, давно ли за ним наблюдают: охватило чувство, будто его застали за неким постыдным мальчишеским занятием. Слегка переведя дыхание, больной непроизвольно срыгнул.

Мгновенно насторожившись, доктор Рагги спросил:

– Вы по-прежнему испытываете тошноту, сэр?

– Да просто цветы эти идиотские, – вырвалось у Джадда прежде, чем он успел закрыть рот, испугавшись, что выдал себя, ожидая, что раздастся слишком понимающее покашливание врача.

Однако услышал решительное требование:

– Сестра, извольте убрать цветы, пожалуйста.

Джадд опустил веки, отсекая мелькнувшее изображение лица мисс Харш с застывшей, но покривившейся улыбкой, словно маску ее скособочило.

– Как я понимаю, мистер Уайлдер, вы бывали в моей стране?

– Вашей стране? – переспросил он, поразившись, но всего на какое-то мгновение, поняв о чем речь, еще до того, как услышал подсказку: «В Индии». Вот теперь все стало ясно, теперь стало понятно, почему в «Скорой» таким знакомым показался акцент, и понятно это стало настолько, будто сознание его неожиданно восстановилось до полного разумения, угроза туманящих видений исчезла быстро, как будто бескрайнее небо враз очистилось от последнего облачка.

– Это было очень давно, – произнес больной, машинально извиняясь за неполноту воспоминаний.

4

Доктор Аарон Карр, ссутулившись в своем рабочем кресле, исподлобья хмуро глянул на доктора Рагги, горестное лицо выдавало сознательное усилие упрятать взрывчатую смесь сомнения и разочарования за присущим медикам выражением уверенности в себе. Теперь он сожалел, что попросил Рагги заглянуть к Уайлдеру: по тому, к чему это привело, выходило, что случай куда серьезнее, чтобы судить о нем по сведениям из вторых рук. При извечной его занятости, притом что день, как и всегда по субботам, был расписан до минуты, практически не было иного выхода поддерживать постоянный контроль за тем, как действует на Уайлдера замена фенолбарбитала на амитриптилин.

– Присаживайтесь, доктор Рагги, – предложил он неожиданно радушно, стараясь загладить чересчур резкое, как он уже понял, выражение лица. – Вы полагаете возможным, что эта клуша сестра не выполнила мое предписание с лекарствами?

Рагги медленно присел, продумывая ответ.

– Я скажу так, сэр: на мой взгляд, такое вряд ли имело место быть, но и исключать эту вероятность нельзя.

– С нее, растяпы, станет, – согласился Карр. – И все же трудно представить, чтобы она не сделала того, что ей велено.

– Разве не правда, сэр, я про эти поднимающие настроение транквилизаторы, разве не трудно точно предугадать, каким окажется их действие?

– Очевидно, – твердо выговорил Карр, чувствуя, будто его подспудно обвинили в том, что он ввязался в недостойную игру, попытался слишком уж быстро рвануть вперед и ввести Уайлдера в такое состояние сознания, чтобы можно было обстоятельно поговорить с ним еще до конца дня. – Скажите-ка мне вот что, доктор Рагги, вы говорите, что наблюдали его несколько минут до того, как разбудили, так?

– Да, сэр.

– И походило на то, что больной видел плохой сон?

– Да, сэр, у него было очень подвижное лицо.

– Было ли хоть что-то, указывавшее, что за сон ему привиделся? Не было ли впечатления, что он с чем-то борется? Что выражало его лицо? Гнев? Воинственность?

– Я бы сказал… – Рагги замолк, видимо, подыскивая точные слова. – Если бы меня вынудили сделать предположение, сэр, я бы сказал, что он старался скрыть от кого-то, от чего-то, что-то такое, что пугает его.

Аарон Карр подавил едва не вырвавшийся стон: никак не хотелось принимать явное свидетельство травмирующего страха, поселившегося в Уайлдере перед сердечным приступом, ведь если тот уже вкрался в душу, изгнать его оттуда почти невозможно.

– И вы говорите, что больного подташнивало.

– А иначе, сэр, и быть не могло. Я припоминаю кое-что, сказанное в одной из ваших статей. Не могло ли быть так, что пациент просыпается и оказывается в окружении цветов…

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-сенсация

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза