Урал 2017. Эра безумия

Она не договорила, женщину охватила лихорадка. Она тряслась в его руках, прерывисто мычала. Глаза молили о помощи, потом стали закатываться, она обвисла. От Татьяны исходил сильный жар – он навалился внезапно, как обухом по голове, женщина даже опомниться не успела. Он не видел в полутьме ее лица, она схватила его за плечо, сильно сжала – и тут же разжала пальцы. Он все понял – так вот как это происходит… Стучали зубы, она трясла головой, ноги не держали – висела, как куль. Он доволок ее до ближайшей скамейки, усадил. Но она и сидеть не могла – завалилась. Конвульсии учащались. Он схватился за телефон, отыскал срывающимися пальцами нужную клавишу. Шура вырывал у него фонарик, выражался в нецензурной форме. Мерклый свет озарил сведенные судорогой скулы. Это была уже не Татьяна! Изувеченная ведьма, лишь немного напоминающая Татьяну! Вздулись вены, лицо стало пегим, глаза вываливались из орбит. Видимо, боль зашкаливала за все разумные пределы. В какой-то миг в глазах прочертилась ярость – столь нелепая в этот момент. Она издала сиплый рев, разверзся белозубый оскал. Выгнулось ладно скроенное тело… Краем глаза он заметил, что Витек замахивается трубой – ишь ты, понравилось… Но столь радикальные меры не понадобились – лихорадка оборвалась, женское тело упало на скамейку. Сердце не выдержало чудовищного напряжения…

Они смотрели на мертвую женщину – оторопевшие, еще не веря. Предсмертная судорога изменила ее до неузнаваемости, лицо превратилось в синяк с вздувшимися кровеносными сосудами. Заохал Шура, кинулся проверять пульс, оттягивал веко, но что он рассчитывал там увидеть? Он рухнул на колени, завыл, фонарик покатился на пол. Попятился Витек, опустив трубу, сел на пол, прижался к стене.

– Вот же черт… – бормотал он, спотыкаясь на каждом слове. – Вот же угораздило… Вот же срань, верните меня обратно в запой…

– Шура, прекращай. – Андрей положил приятелю руку на плечо. – Все под богом ходим.

– Под богом? – Шура всхлипнул, закрыл лицо ладонями. – Да я в гробу видал такого бога…

Они молчали, погружаясь в предательский ступор. Онемение расползалось по телу. Теперь уже каждый – до дрожи, каждой клеточкой – чувствовал, что нечто подобное может накрыть и его. Успеешь что-то понять – но даже не поволнуешься, не смиришься. Хотя, возможно, и к лучшему…

– Нельзя ее здесь оставлять, – пробормотал Шура, поднимаясь с пола. Он пристроился на коленях рядом с покойной, взял ее остывающую руку. Шумно выдохнул Витек, предпочитая не демонстрировать свои дурные наклонности.

– При всем уважении, Шура, – смутился Андрей, – мы не можем доставить Татьяну на кладбище и там похоронить. Даже в ваш замечательный местный морг отнести ее не можем. Через это надо пройти. – Он поднял фонарик, шагнул в ближайший проем. Вернулся быстро, издавая горлом отрывистые звуки, укрыл тело простыней. Снова сидели, борясь с отупением. Андрей встрепенулся, побрел в боковой коридор. Оживился Витек, пристроился сзади. Шура взвыл, начал в ярости крошить кулаками стену, потом сник, потащился за товарищами.

Переходы внутри больницы оказались длинными и витиеватыми. Они перетекли в соседний корпус. Пришлось осваивать всю пристройку, чтобы выбраться в задний двор. В этой части больницы тоже было пусто. Коридоры изгибались, плелись. В конце пути пришлось идти через хозяйственную часть. Трупов здесь не было, особого беспорядка тоже. Люди брели мимо складов с инвентарем и постельными принадлежностями, мимо штабелей с кроватями, складированных горками одеял на стеллажах. Короткая винтовая лестница, сумрачный полуэтаж, забитый бесхозным больничным хламом, снова спуск, изогнутый проход мимо ниши, в которой на полках пылились скрученные одеяла и матрасы. Внезапно Шура, занявший свое место «проводника», резко встал. Паника охватила – и он туда же?! Но нет, старинный приятель пока оставался в норме – вскинул голову, фонарик осветил обострившийся профиль, сжатые губы. Он что-то услышал. Выплеснулось бешенство, он занес над головой трубу, едва не снеся подбородок Витьку, и, процедив: «Ну, суки, держитесь», бросился в нишу.

Разразилась суета. Хрипы, визг, разлетались охапки одеял и подушек. Шура был полон злобы и решимости. Впрочем, до разрядки дело не дошло. Прыгающий свет озарил копошащиеся тела, растопыренные пальцы, которыми закрывался некий хрипящий тип. Шура вытаскивал его из ниши за ногу, а тому это не нравилось, он брыкался, скулил. В нише под ворохом больничных принадлежностей прятались двое. Видимо, их страх был настолько объемлющим, что они даже не пытались узнать, что творится на «воле». Сообразив, что убивать их пока не стоит, люди опустили оружие, пожирали глазами выживших счастливчиков.

– Кравец? – изумленно вопросил Шура.

У мужчины, к которому он обращался, была изувечена нога – похоже, он сломал ступню. Лысоватый, в форменной серой рубашке, он морщился от боли, вздрагивал при каждом вдохе. Он пытался подтянуться на руках, щурил подслеповатые глаза – видимо, потерял очки.

– К-кто это?

– Черепанов, – представился Шура. – Если помнишь такого.