— А, вот то-то же, батенька, — сощурившись, помахал сигаретой Ганя. — Значит–с, вы понимаете, что без государственного устройства никуда? Но тогда какая же это, к чертям, анархия, я вас спрашиваю? Где ваша теоретическая школа? Где Бакунин? Где Кропоткин? Вы же противоречите отцам–основателям!
На кухню почти беззвучно вошла пышная девица, обмотанная в простыню от верха груди до икр. В руках у нее был фиолетовый фарфоровый кувшин. Она поставила его на стол перед атаманом.
— Колюша, кваску вот принесла, — нежным голосом известила она и с интересом окинула взглядом гостей.
У нее было лицо с отдаленно восточными чертами: раскосые глаза, румяные припухлые щеки, чувственный рот и аккуратный нос. Колян похлопал ее по упитанной попке и поблагодарил:
— Ай, Санечка, ай да молодец!
В одурманенных глазах Гани проскользнула зависть.
Элегантно покачивая округлыми частями, Санечка медленно вышла в другую комнату.
Костя проводил девицу жадным взглядом.
Колян Питерский осушил очередную рюмку и отправил в рот пельмень.
— Ты мне не гони! — жуя, проговорил он в сторону Гани. — С теорией, блин, у нас все пучком. «Неоанархизм» — вот как это называется, понял, бля? Я… Я тебе даже больше скажу. Общество светлой техноген… техногенной ци–ви-ли–зации в середине двадцать первого века будет иметь такое устройство. Нет президента, нет премьера. Есть только совет министров. Полная свобода личности, никаких чипов, свобода передвижений по всему миру, открытые границы, безвизовый режим. I I никаких тюрем. За казнокрадство, убийство, воровство преступника подвергают перекодировке и превращают в полноценного члена общества.
— Эх, вашими бы устами да мед пить! — сказал Костя, подняв рюмку.
— А не надо. Мед пить. Ты своими, вон, дозу намахни. — Колян улыбнулся, то ли злобно улыбнулся, то ли Косте просто так показалось.
Муконин намахнул. Огненная, взрывная горилка чуть обожгла горло и приятно растеклась под грудью.
— Слушай, Колян, а твой этот полк башкирская полиция не трогает, что ли? — вдруг спросил Ганя, беспощадно смяв окурок в пепельнице.
— Ха, — ответил Колян Питерский, — с местной властью у меня, блин, все схвачено. Не по всей республике, конечно, но на ближайший район… Я ведь им помогаю порядок наводить. Иа. Мы шерстим тачки и фуры с номерами других республик. А им это и надо. Они ж, блин, не успевают всех гавриков иноземных просканить, кто въезжает. Хотите, я вам пропуск сделаю, чтоб вас не тронули?
— И ты еще спрашиваешь! — Ганя поправил сбившиеся волосы.
— Сейчас я просто… бумагу, блин, накатаю… Санька! Тащи листок и ручку.
Деревенская красавица не заставила себя ждать. Будучи уже в розовом махровом халате,
она с достоинством принесла лист бумаги и ручку. Мило улыбнулась гостям и так же эффектно удалилась.
Атаман размашистым пьяным почерком накатал:
«Податели сего находятся под эгидой Анархического полка имени Батьки Махно со всеми вытекающими последствиями Колян Питерский»
Заполучив бумажку, Ганя сбивчиво прочитал вслух и качнул головой.
— Ой, спасибо, Колян, ввек не забуду!
— Даст бог, с–сочтемся.
Костя забрал записку у приятеля, насупившись, прочитал. Причмокнул и отдал Гане. Тот упрятал бумажку в карман брюк.
— Слушай, Колян, я все спросить хотел, — протянул Костя. — А почему ты Питерский? Это что, псевдоним такой?
— Все просто, брателло. Потому что я родом из Питера, понял, да?
— А чего не понять-то!
— Только я там сто лет не бывал.
— Да ты что, столько не живут! — Рот Гани растянулся в доброй пьяной улыбке.
— Ну, в смысле, я там с детства не бывал. С путинских времен.
— Да, теперь уж и не побывать, — глубокомысленно протянул Костя.
Затем выпили по рюмке за удачную дорогу до Самары.
Костя уже ощущал себя пьяным.
Все хорошо, думал он. Все просто классно! И плевать на мелкие неприятности. На облом с БТР, на потраченные деньги, на всякую ерунду! И Колян оказался добрым малым, и машину к завтрашнему дню залатают — чудные ребята, умельцы из деревни. Лишних вопросов не задавали. Внутреннее покрытие из особого материала? Ну и ладно, постараемся не трогать. Все будет сделано по высшему разряду. А вы пока развлекайтесь с атаманом: банька, самогончик, все дела.
«А может, у него и девочки есть?» — пьяно подумал Костя.
И всплыла волнительным воспоминанием Маша. Рисунок ее тонких бровей, напоминающий заплаканного Пьеро, ее взгляд, полный подводных камней и коралловых рифов. И так затеребило под сердцем, что Костя решил налить еще. А разлив мутную по рюмкам, не дожидаясь других, сразу выпил.
И потом были еще какие-то хмельные беседы. И Санечка приносила вторую бутыль и при этом так мило и многообещающе улыбалась. И затягивали старинную песню, которую откуда- то знал сравнительно молодой Колян:
Эх, дороги, пыль да ту–уман,
Холода, тревоги да степной бурьян.
Выстрел грянет, ворон кру–ужит,
Твой дружок в бурьяне неживой лежит.
И мычали на улице коровы, так непривычно и так по–деревенски. И луна, выплывшая до заката, подбитым оком заглядывала в окно.
Как спать легли, у Кости напрочь выпало из памяти.