Урал — земля золотая

Крепко стерегли богатыри сплавную дорогу в свои земли. Как заслышат шум и запах пришлых людей, скрип уключин на реке, — пощады не жди от них. Не было такой силы, чтобы смогла вторгнуться в глухие, но богатые земли Каменного пояса.

Но явилась такая сила.

Случилось это во времена далекие, когда на Руси в Московском государстве царствовал царь Иван Васильевич, по прозванию Грозный.

Стояло жаркое лето. Плесо реки Тагила было спокойно; небо чистое, без облаков, ветра не слышно. Только мошка жужжит над водой. Полудница и Талгат спали, спал весь край.

Чу! Откуда-то издалека послышалась песня. Зачинал один голос:

Горы-то высоки, озеры глубоки…

А дальше лихо подхватывают сотни голосов, ускоряя темп:

Как во этих озерах живет рыба-щука!

Откуда несется эта песня, которую никто никогда в этих таежных местах доселе не слышал?

Ближе, ближе песня. Вот уже слышны всплески множества весел: «Пуль-пуль-пуль», точно кто-то бросает гальки в воду.

Из-за крутого поворота на излучине показалась первая лодка. Двенадцать гребцов — голые по пояс, загорелые, мерно работали на веслах. На носу барки, возле пушки, лежал на шкуре зверя атаман Ермак Тимофеевич: бородатый, в доспехах и при коротком мече. Атаман всматривался в изгибы неведомой реки, любовался благодатными местами.

За первой баркой показалась вторая. На ней плыл в Сибирь любимец Ермака, лихой атаман Иван Кольцо с большой серебряной серьгой в левом ухе. Взор Ивана Кольца суров и остер, волосы на непокрытой голове скатались в кошму. За передними барками плыли другие, на которых разместились сотни ратных людей — силы Ермака. Над рекой понесло смолой.

Песня ширилась, разливалась половодьем по кустам, звенела в лесах и увалах.

Живет рыба-щука, белая белуга.

Запевалу поддерживают:

Белая, белая, белая-я, да эх!
Да все моя милая! Все моя милая!

Десятки ног притопывают ухарскому припеву, ходенем ходят плясуны на барках, звенят гусли.

Первым услышал гомон Талгат. Обозлился, побежал в горы, выбрал огромную глыбу, взвалил ее на плечи и принес на берег к своему жилью. А барки уже подплывают к этому месту. Ермак встал на своей барже и захлопал в ладоши, что означало отдых гребцам и обед под тенью густых лесов на берегу.

Тут поднялся Талгат, поднял камень над собой и приготовился метнуть его в пришельцев. Завидели великана люди на барках, вскрикнули. Обернулся атаман к Талгату и впился орлиным взглядом. Не выдержал лесной богатырь взгляда ермаковского, подогнулись его колени, обессилел Талгат, пропала разом вся его сила. Опустился он под тяжестью глыбы на колени, а потом и вовсе пригнулся к земле. Так и придавила его глыба, похоронила навсегда.

А Ермак Тимофеевич приказал людям своим поставить на камне знаки в честь первой победы над непокорными племенами.

Дошел слух о пришельцах и до Полудницы. Болезненный Лупейка мигом сплавал на быстрой лодке-набойнице к жилью Талгата и привез сестре плохие вести. Сверкнула глазами богатырша:

— Не пройдут они в земли наши. Лодку, Лупейка, живо!

На другом берегу Тагила висели над водой скалы. Пригнала сюда лодку Полудница, отыскала среди скал стопудовый камнище, покрытый от старости лишаями, и свалила под крутояр поперек реки. Скрылся камень под водой, перегородив реку.

Лупейку оставила богатырша сторожить тайное место; посмотреть, как лодки напорются на камень, а сама уплыла к своему жилью, оседлала Сивку и помчалась посмотреть грозную силу, что смогла сгубить великана Талгата. Лупейка залез в старое дупло березы и ждал.

Дружина Ермака заканчивала привал. Люди усаживались в барки, брались за весла. Полудница схватила тяжелющий камень и кинула его через реку в переднюю барку. Камень ударился о пушку и покатился к ногам Ермака. Вскочили на ноги дружинники, озираясь по сторонам.

— Ядра! К веслам! — зычно вскричал Ермак.

Грохнула пушка, шарахнулся в сторону Сивка от неведомого грома, еле удержалась Полудница на коне. Но ядро, не долетев до крутого берега, шлепнулось в низину, перепугав длинноногих куликов.

Отчалили барки. Но теперь не слышно было песен, не отплясывали плясуны. Кто бросил камень в барку атамана? Не подстерегает ли кто из-за поворотов людей в походе? Чуялось недоброе.

Вдруг одна из барок затрещала, ударившись днищем о подводный камень, раскололась. Вода хлынула в барку, затопляя гребцов, подмочила порох, снедь в рогожных кулях. Накренилась барка, ткнулась носом в тину берега и затонула. Ратники едва успели выкарабкаться на землю.

Поднялись крики, проклятья, ругань:

— Беда, атаман!

— Водяной упер барку…

— Бойся, ватага!

А тут еще с противоположного берега донесло до людей хохот и визг. И, словно откликаясь на неведомый голос, совсем рядом раздался мелкий смех, похожий на кашель: кхе-кхе-хе!

Бросились ватажники к березе, выволокли из дупла хилого Лупейку и привели на барку к атаману. Повалился Лупейка в ноги Ермаку, целовал его сапоги.

И рассказал трусливый Лупейка о сестре своей, о ее кознях против людей в походе.