Уральская Гиперборея

Боги и герои древнего Шумера, Ассирии и Вавилонии были генетически родственными, поэтому в настоящее время их принято объединять в рамках относительно общей шумеро-аккадской мифологии. «Относительно» — потому что шумеры были несемитского происхождения, а сменившие их на территории государства Шумер ассирийцы и вавилоняне являлись семитами: они восприняли шумерскую иерархию богов, многое взяли из шумерской культуры, но шумерский язык оставался для них чуждым — наподобие классической латыни для современной цивилизации. Потому-то и для шумеров, и для ассирийцев, и для вавилонян владыкой Подземного царства считался один и тот же бог — Нергал, супруг царицы Эрешкигаль. Их владения натуралистично описаны в знаменитой поэме о Гильгамеше («О всё видавшем») — ниже приводится наиболее поэтичный перевод Николая Гумилева:

Опускайся за мною в дом мрака, жилище Нергала,
В дом, откуда не выйдет входящий,
Путем, по которому нет возврата,
В дом, в котором не видят света,

Где питаются пылью, где грязь служит пищей,
Одеваются птицами в одеянье крыльев.^{132}

Подземное царство у шумеро-аккадцев подробно описано также в цикле сказаний о сошествии великой богини любви в загробный мир, находящийся в глубоких недрах земли. У шумеров богиня звалась Инанна, у ассиро-вавилонян —

Иштар. Представляется, что есть несомненное сходство между древней шумеро-аккадской богиней необузданной сексуальной страсти и более поздним образом Хозяйки Медной горы. Обратимся сначала к Иштар. В Месопотамии она, так же как и в Средиземноморье, олицетворяла Утреннюю звезду. Среди многочисленных эпитетов Иштар — Владычица богов, Царица царей, Дева-воительница, Яростная львица и др. Культ Иштар был грубо эротичным, связанным с разнузданными празднествами, их непременным условием была полная сексуальная раскованность, массовые оргии, храмовая проституция, публичное принесение в жертву девственности и самооскопление.

Образ коварной, похотливой и мстительной Иштар рисует нам все тот же эпос о Гильгамеше. Здесь Богиня Утренней звезды предстает в грозной красоте женщины-соблазнительницы, чья «любовь — буре подобна, двери, пропускающей дождь и бурю, дворцу, в котором гибнут герои». Считая, что Гильгамеш принадлежит ей по праву матриархата (здесь несомненны отзвуки эпохи владычества женщин), как всякий мужчина (даже шире — любое существо мужского рода, ибо она не брезговала и животными), Иштар безапелляционно предлагает свою любовь герою:

И владычица Иштар на него устремила очи,
Устремила очи на красоту Гильгамеша:

«Ну, Гильгамеш, отныне ты мой любовник!
Твоим вожделеньем я хочу насладиться.
Ты будешь мне мужем, я буду тебе женою <…>^{133}

Но целомудренный герой отказывается от навязываемого счастья, ссылаясь на бесстыдную неразборчивость богини и тысячи ее жертв — загубленных любовников. Отвергнутая Иштар, как и полагается разъяренной женщине, мстит изощренно: насылает на родной город Гильгамеша — Урук — чудовищного быка, и тот, подобно слону, сотнями давит ни в чем не повинных жителей и умерщвляет их своим смертоносным дыханием. Но это уже другой сюжет. Нас же интересует совсем иное. Не напоминают ли преследования и сексуальные домогательства древней богини аналогичное поведение Хозяйки Медной горы и преследование ею уральских парней? С поправками на время, культуру и литературную благопристойность бажовских обработок — напоминает, и даже очень!

* * *