Уральская копилка

Этого и надо было ждать. Большинство членов редакционно-издательской комиссии чувствовало себя «назначенными», а потому к делу отнеслось с прохладцей. Авторы-гимназисты больше старались блеснуть своей «ученостью», порисоваться, чем уделить внимание наболевшим вопросам. С тяжестью в душе расходились мы после собрания, посвященного обсуждению первого номера.

Но судьбой ученического журнала заинтересовались передовые люди Перми, в частности члены подпольной большевистской организации: мой соученик семинарист Соря Первушин и гимназистка Леля Буткевич.

Как-то в одну из перемен ко мне подошел Соря и стал говорить, что некая организация встревожена неудачей с изданием журнала учащихся и хотела бы издавать его иными силами, так не приму ли я в этом деле участие. Я хотя и не состоял в партии, но уже с мая 1905 года, выражаясь современным языком, рабкорил в легальной печати и принимал участие в издании своего семинарского рукописного журнала, выпускавшегося тайно от начальства. Поэтому я охотно согласился.

Решили сразу же после зимних каникул приступить к делу. В дружный редакционный коллектив вошли Леля Буткевич, Соря Первушин, реалист Миша Ерошкин и я.

Леля училась в последнем классе гимназии. Ничего внешне примечательного в ней не было, кроме постоянной серьезности. Отец ее служил гражданским инженером в Перми, квартира у них была хорошая, просторная, и потому все наши редакционные заседания проходили там. Помню, что Лелина мама всегда встречала нас очень доброжелательно, очевидно, понимая важность нашего дела и сочувствуя ему. Уже потом я узнал, что эта женщина считалась видной общественницей города.

Соря, или, точнее, Виссарион Павлович Первушин, дальний родственник известного русского математика И. М. Первушина, был сыном дьякона из какого-то захолустного села Прикамья. Невысокого роста, приземистый, с непропорционально большой головой, Соря всегда выглядел серьезным, сосредоточенным, редко улыбался, а чтобы хоть раз захохотал — такого случая не помню. Знаю, что никогда он не курил, не предавался обычному семинарскому занятию — выпивке, много читал.

Миша Ерошкин — самый младший по возрасту член нашего коллектива, посетил, кажется, не больше двух заседаний и больше не появлялся, очевидно, сообразив, что попал не туда.

Соре и Леле, как людям с партийной нагрузкой, не было времени вести техническую часть нашего издания, и вся она целиком легла на мои плечи.

«Техника» заключалась в покупке писчей бумаги и материалов для изготовления гектографа, в переписке текстов специальными чернилами, в печатании журнала.

Гектографическая масса готовилась из желатина и глицерина. Чтобы закупить большое количество этого материала, приходилось бегать по разным аптекам, чтобы не вызвать у продавцов каких-либо подозрений.

Много требовалось и бумаги. Ведь тираж каждого номера составлял 120—130 экземпляров. Опять же приходилось ходить за ней по всем пермским магазинам, покупая в каждом понемногу. Когда я нес купленную бумагу, то старался прятать ее под пальто и даже под рубашку. Помню, мне надоело покупать по мелочам, и я как-то в магазине Рязанцевых, помещавшемся в гостином дворе, купил сразу стопу. Отпустивший бумагу приказчик понимающе улыбнулся, точно хотел сказать: «Знаю ведь, что для запретного дела покупаешь…» Выйдя из магазина, я с трудом затолкал стопу за пояс, запахнул полы пальто и со страхом и трепетом пошел в семинарию.

Семинарское общежитие не вмещало всех учеников, и некоторые из них жили на частных квартирах. Квартирантом был и я. Каждую субботу мы обязаны были посещать казенную баню.

Баня помещалась в стоявшем на дворе двухэтажном кирпичном здании, занимая его нижний этаж, а в верхнем были столярка и материальный склад. Хозяйничал в столярке молчаливый хромой столяр Иван Иванович. Мы, ученики, любили его. Это был настоящий пролетарий, сочувствующий нам, участникам недавней семинарской забастовки.

Начальство, не считая попа-эконома, в столярку никогда не заглядывало, а потому там спасались и сбежавшие от уроков, и те, кому требовалось проспаться после ночной попойки. И я решил, что места для изготовления гектографа лучше нигде не найти — благо, что в столярке постоянно топилась печь (клей следовало всегда поддерживать в жидком состоянии).

Если варить массу в столярке было удобно, то печатать — рискованно. Ведь это, как-никак, подпольная типография, которую могли накрыть и представители начальства, и выследить всякого рода соглядатаи. На выручку пришло мое старое увлечение: делать бумажные фонарики из цветной бумаги к праздникам. Мне, как «фонарному королю», были вверены ключи от кладовки в третьем этаже нашего семинарского здания, а она как раз приходилась над алтарем домовой церкви. Уйдешь туда, запрешься изнутри на ключ и делай, что хочешь.