Уральский самоцвет

Природа дала Анатолию Карпову большие возможности для того, чтобы добиться высших шахматных успехов, однако неизвестно, смог бы он стать шахматным королем в столь раннем возрасте, если бы не одна встреча. Вы уже, наверное, догадываетесь, читатель, что речь идет о помощнике Карпова, его воспитателе, друге, соратнике. Неизмерима в наши дни роль самоотверженных людей — обычно также шахматистов высокой квалификации, отдающих все свои помыслы, время и силы для выдвижения на вершины шахматного Олимпа не себя, а другого человека; людей, добровольно согласившихся играть роль подсобную, второстепенную и не всегда вызывающую ответную благодарность. Сколько мы знаем хороших шахматистов, ставших отличными тренерами, сделавших трудно оценимый вклад в становление шахматных звезд первой величины. Такими тренерами были Вячеслав Рагозин для Михаила Ботвинника, Александр Кобленц для Михаила Таля, Игорь Бондаревский для Бориса Спасского.

Гроссмейстер Семен Фурман был для Карпова другом, наставником, советчиком и чрезвычайно преданным и умным педагогом. В оставшейся части книги мы постоянно будем вести речь о двух гроссмейстерах, связавших свою судьбу на шахматной ниве, добившихся удивительных успехов в результате неразделимого дружеского союза, взаимной любви и уважения, поразительного творческого единства.

Семен Фурман рассказывал:

«Я познакомился с Анатолием Карповым в конце 1968 года накануне командного первенства СССР. Армейские шахматисты проходили тренировочный сбор, в котором Анатолий, игравший на первой юношеской доске, также принимал участие.

Маленький бледнолицый юноша, с несколько флегматичным видом. Казалось, что он передвигает шахматные фигуры по доске с трудом. Как можно было представить, что он в состоянии добиваться самых высоких спортивных достижений?»

Когда гроссмейстер Эдуард Гуфельд впервые увидел Анатолия, он воскликнул:

— Этот малыш никогда не будет гроссмейстером! Он слишком худ.

На это стоявший рядом Ефим Геллер заметил не без иронии:

— Понятно, каждый судит по собственным стандартам. Ты, например, Эдик, стал гроссмейстером, когда твой вес достиг ста килограммов.

Семен Фурман. Один из самых обаятельных гроссмейстеров. Как любили его коллеги, с каким уважением отзывались о нем, с каким вниманием слушали его замечания и советы!

— Как дела, Сема? — приветствует, бывало, его кто-либо из коллег-гроссмейстеров.

— Ничего… — тихо отвечает Фурман.

— Надеешься?

Ответом на такой загадочно-неопределенный вопрос является столь же неопределенный жест Фурмана.

— И как себя чувствуешь?

Глаза Фурмана внезапно загораются искрящимся светом, он вынимает сигарету изо рта и начинает заразительно смеяться.

— Как чувствую? Как изолированная пешка на дэ-пять.

Встретив непонимающий взгляд собеседника, он разъясняет:

— Изолированная пешка, она где сильна? В миттельшпиле… Опираясь на ее силу, каждый стремится броситься в атаку… А в эндшпиле пешка дэ-пять становится слабой — никому не нужна, и все только мечтают от нее избавиться.

Вспоминается, скольким сильнейшим шахматистам в разные времена помогали знания Семена Фурмана.

Ленинградский гроссмейстер готовил к ответственным сражениям своего коллегу из города на Неве — гроссмейстера Марка Тайманова; долгое время его связывала творческая дружба с Давидом Бронштейном; участвовал он в тренировке и подготовке «самого» Михаила Ботвинника; не раз занимался с экс-чемпионом мира Тиграном Петросяном. Популярна во всем мире дебютная эрудиция Семена Фурмана, его искусство анализировать позиции, указывать верные стратегические пути, находить неожиданные эффектные комбинации, глубоко упрятанные в дебри шахматных позиций.

Многие считают, что наибольший вклад гроссмейстер Семен Фурман внес в теорию шахматных начал. Это верно. Нет, пожалуй, ни одного дебюта, которого не коснулась бы пытливая мысль ленинградского гроссмейстера, где он не предложил бы нового варианта или остроумного хода. Постоишь, бывало, рядом с Фурманом в пресс-центре какого-нибудь турнира — обязательно к нему подойдет кто-либо из коллег и спросит:

— Каково твое мнение, Сема, о таком-то варианте? Выпад слоном на же-пять в защите Нимцовича хорош или плох?