Урания

– Ну, так что же, все это дело поправимое, – отвечал я. – Настанете время, через сто тысяч лет, может быть, когда человечество, достигнув разумного возраста, образует одну единственную семью, говорящую одним языком, а патриотические чувства, давно уже разъединяющие ее, уступят место общему, единому, всеобъемлющему, абсолютному чувству человеческой солидарности. Тогда только планета преобразится и заживет интеллектуальной жизнью.

– Никогда, ваша посредственная планета не достигнет совершенства нашей планеты, – возразил один из обитателей Марса. – Вы слишком тяжелы. Подумайте также и о том, что самые восхитительные земные красавицы, о которых вы только что упоминали, ни что иное, как грубые чудовища в сравнены с нашими воздушными женщинами, которые живут воздухом наших весен, ароматом наших цветов. В одном трепете их крыльев, в идеальном поцелуе их уст, никогда не прикасавшихся к пище, столько сладострастия, что если бы Беатриче Данте была так создана, то никогда бессмертный флорентинец не написал бы и двух песен своей «Божественной комедии». Он начал бы с Рая и никогда бы не спустился оттуда. Представьте себе, что наши юноши одарены от природы такими научными познаниями, как Пифагор, Архимед, Эвклид, Кеплер, Ньютон, Лаплас и Дарвин после своих усидчивых трудов. Наши двенадцать чувств приводят нас в непосредственное общение со вселенной. Отсюда вы ни чувствуете притяжение Юпитера, проходящего на расстоянии ста миллионов миль. Мы видим простым глазом кольца Сатурна. Мы угадываем приближение кометы, а наше тело пропитано солнечным электричеством, приводящим в вибрацию всю природу. Здесь никогда не было ни религиозного фанатизма, ни палачей, ни мучеников, ни деления на народности, ни войн. Но с первых же дней своего существования, человечество, от природы миролюбивое и избавленное от всяких материальных нужд, жило независимой телесной и духовной жизнью, постоянной умственной деятельностью, неустанно возвышаясь в познании истины. Но пойдемте лучше с нами.

Я сделал несколько шагов с моими собеседниками на вершине горы, и когда передо иной открылся противоположный склон ее, я увидел множество огней различных оттенков, порхающих в воздухе. То были жители Марса, которые ночью могут светиться, когда того пожелают. На воздушных колесницах, как будто составленных из фосфорических цветов, плыли оркестры и хоры. Одна из таких колесниц проехала мимо нас, и мы сели в нее среди благоухающего облака. Странные ощущения, которые я испытывал, были совершенно чужды темь, которые я знал на Земле. Эта первая ночь на Марсе пролетела как мимолетное сновидение, так как на заре я все еще находился на воздушной колеснице, разговаривая с своими собеседниками, их друзьями и их идеальными подругами. Какая панорама при восходе Солнца! Цветы, плоды, ароматы, волшебные дворцы оживали на островах, покрытых оранжевою растительностью, воды расстилались как прозрачный зеркала, и веселые воздушные пары спускались роями на эти волшебные берега. Там все физические работы исполняются машинами и управляются несколькими усовершенствованными породами животных, развит которых приблизительно принадлежит к тому же порядку, как развитие земных людей. Сами же жители Марса живут только духом и для духа. Их нервная система достигла такой степени совершенства, что каждое из этих существ, в то же время и очень изящное, и очень сильное, кажется электрическим снарядом, и что их ощущения самые чувственные, воспринимаемые более их душой, нежели телом, превосходят во сто раз все те впечатления, катя могут нам доставить наши земные пять чувств, вместе взятия.

Под нашей воздушной гондолой открылся вдруг какой-то летний дворец, озаренный лучами восходящего солнца. Моя соседка, крылья которой трепетали от нетерпенья, ступила своей нежной ножкой на цветок между двумя струями ароматических фонтанов.

– Неужели ты вернешься на Землю? – сказала она, протягивая мне руки.

– Никогда, – воскликнул я и бросился к ней.

Но в эту минуту я очутился один на опушке леса, на склоне холма, у подножия которого змеилась Сена.

– Никогда, – повторил я, стараясь уловить все детали сна. – Где же я это был? Как там хорошо.

Солнце только что село, и планета Марс, очень яркая в то время, загоралась на небе.

– Ах! – воскликнул я, вдруг вспомнив, я был там. Убаюканные тяготением, соседние планеты смотрят друг друга сквозь прозрачное пространство. Не заключается ли в этом небесном братстве первообраз вечного странствия? Земля не одна в мире. Панорама бесконечности начинает раскрываться перед нами. Живем ли мы здесь или рядом, все равно мы граждане не одной какой-нибудь страны, или какого-нибудь отдельного мира, а в сущности граждане небес.

III. Планета Марс

Был ли это сон? Или дух мой действительно переносился на планету Марс? Или, наконец, я был жертвой иллюзии, фантастической с начала до конца?