Урания

Там принуждали носить пальто,
ибо холод лепил
тело, забытое теми, кто
раньше его любил,

мраморным. Т. е. без легких, без

имени, черт лица,
в нише, на фоне пустых небес,
на карнизе дворца.

Там начинало к шести темнеть.

В восемь хотелось лечь.
Но было естественней каменеть
в профиль, утратив речь.

XII

Двуногое — впрочем, любая тварь
(ящерица, нетопырь) —
прячет в своих чертах букварь,
клеточную цифирь.

Тело, привыкшее к своему

присутствию, под ремнем
и тканью, навязывает уму
будущее. Мысль о нем.

Что — лишнее! Тело в анфас уже

само есть величина!
сумма! Особенно — в неглиже,
и лампа не включена.

XIII

В будущем цифры рассеют мрак.
Цифры не умира.
Только меняют порядок, как
телефонные номера.

Сонм их, вечным пером привит

к речи, расширит рот,
удлинит собой алфавит;
либо наоборот.

Что будет выглядеть, как мечтой

взысканная земля
с синей, режущей глаз чертой —
горизонтом нуля.

XIV

Или — как город, чья красота,
неповторимость чья
была отраженьем своим сыта,
как Нарцисс у ручья.

Так размножаются камень, вещь,

воздух. Так зрелый муж,
осознавший свой жуткий вес,
не избегает луж.

Так, по выпуклому лицу

памяти всеми пятью скребя,
ваше сегодня, подстать слепцу,
опознает себя.

XV

В будущем, суть в амальгаме, суть
в отраженном вчера
в столбике будет падать ртуть,
летом — жужжать пчела.

Там будут площади с эхом, в сто

превосходящим раз
звук. Что только повторит то,
что обнаружит глаз.

Мы не умрем, когда час придет!

Но посредством ногтя
с амальгамы нас соскребет
какое-нибудь дитя!

XVI

Знай, что белое мясо, плоть,
искренний звук, разгон
мысли ничто не повторит — хоть
наплоди легион.

Но, как звезда через тыщу лет,

ненужная никому,
что не так источает свет,
как поглощает тьму,

следуя дальше, чем тело, взгляд

глаз, уходя вперед,
станет назад посылать подряд
все, что в себя вберет.

(1978)

Роттердамский дневник

I

Дождь в Роттердаме. Сумерки. Среда.
Раскрывши зонт, я поднимаю ворот.
Четыре дня они бомбили город,
и города не стало. Города
не люди и не прячутся в подъезде
во время ливня. Улицы, дома
не сходят в этих случаях с ума
и, падая, не призывают к мести.

II

Июльский полдень. Капает из вафли
на брючину. Хор детских голосов.
Вокруг — громады новых корпусов.
У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
что оба потрудились от души
над переменой облика Европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
то трезво завершат карандаши.

III