Уравнение с Бледного Нептуна (сборник)

Почувствовав усталость, я улегся на траве. Пахло свежескошенным сеном. Воздух был по-осеннему прозрачен и легок. Я смотрел вверх. Небо казалось мне ситцевым шатром, а солнце черной дырой. Я думал: почему солнце освещает землю, зачем оно это делает?

Я услышал треньканье какой-то певчей птички. Простенькая мелодия растворялась в солнечных лучах и пропадала. Ветер, прибегавший из леса, ласкал меня и что-то нашептывал. Напрягаясь, я пытался понять его язык, но он все время сбивался на невнятное доброжелательное бормотание. Я обессилел и заснул, и на лице моем было тепло солнца. Я спал долго и крепко и проснулся только под утро, когда небо стало едва заметно бледнеть и звезды растворились в нем, как сахар в молоке. Я продрог и долго не мог согреться, бегая по лужайке и хлопая себя руками.

Все, что происходило со мной потом, я помню плохо. Было много ярких минут и острых ощущений, но последовательность их была стерта из моей памяти, и я никак не мог разобраться, что было сначала, а что потом.

Помню себя в лесу, где царило грибное изобилие. Шляпки подосиновиков краснели на полянке, как капли крови, оброненные сказочным чудовищем. Я разрезал их толстые упругие тела и следил, как медленно синеет на воздухе белоснежная мякоть. Скромные коричневые подберезовики на рябых ножках росли группами по двое, по трое. Я находил их в тени старых сосен, в густой траве, на обочинах оврагов. У этих грибов, казалось, не было излюбленного местожительства. На открытых местах, заросших мелколесьем и влажной густой травой, прятались маслята. Липкая лиловая кожица на их головках скрывала нежно-желтую упругую ткань, напоминавшую пух только что вылупившегося цыпленка. Сановитые беляки были эластичны и тверды, как мокрая древесина.

Особенно мне нравились опята, гроздьями облепившие старые пни в местах порубок и пожогов. Их тонкие стебли легко ломались, источая неповторимый грибной дух. Когда мне очень хотелось есть, я готовил себе грибное ассорти. Очищенные и мелко нарезанные грибы я заворачивал в листья, облеплял сырой глиной и закапывал в яму. Потом я разжигал над ней костер. Минут через тридцать-сорок, разломив глиняную скорлупу, я извлекал дымящиеся куски грибного мяса.

Однажды я наткнулся на старый-престарый подберезовик, мшистая шляпка которого выгнулась вазой. В ней скопилась дождевая вода, на ее ртутной поверхности плавали хвоинки и листья. Я пил воду и видел-облака у своих губ. Мне казалось, что я пью само небо. Оно было безвкусным и прохладным.

Время для меня остановилось. Оно растворилось в темном вечернем воздухе, в блеске звезд, в сладком запахе лесных полян. Я часами наблюдал, как раскачиваются верхушки двадцатиметровых сосен, как прокладывают себе дорогу кристальные ручьи леса, как поднимается веселое теплое солнце, чтобы согреть и напоить землю радостью…

Потом в моей памяти наступали мучительные провалы, когда не хотелось ничего…

Однажды я вышел к реке. Как завороженный, смотрел я в ее нахмуренное лицо. Была в ней тихая и чарующая раздумчивость. Я спустился к воде и увидел себя. Страшная физиономия с бородой. Безумные тоскующие глаза. Помню, что с отвращением отвернулся.

Я стал осматриваться по сторонам. Я задумался над тем, кто я и что я здесь делаю. Мое прошлое, мои злоключения замелькали передо мной, как кадры в кино. Я увидел себя со стороны, увидел Эрика, Ружену, биотозу, совет, конгресс… Припомнил все, и мне стало стыдно. Мне было стыдно не за себя, обычного, слабого, не очень хорошего человека. Мне стало стыдно за свои мысли, за свой интеллект. Высокие идеи, которым я поклонялся, красивые идеалы, о которых мечтал, рассыпались в прах от прикосновения корыстолюбивого эгоистичного желания. Я ничего не добился. Я сдал в самый ответственный момент, сбежал, как мальчишка, от упорной, тяжелой борьбы за наше детище — за Душу Мира. Случилось это потому, что все мои силы были уже израсходованы ранее в многочисленных воображаемых битвах. Они думают, что меня подкосила смерть Ружены. В томто и беда, что нет! Гибель Ружены — это тот камень, который обрушивает лавину. Но вначале лавина должна скопиться, иначе нечему будет падать…

Постепенно я превратился в заурядного бродягу. Несложные материальные потребности мои легко удовлетворялись. Я понимал, что продолжаю катиться по дорожке одиночества и — отречения. Мне сладко было катиться по этой дорожке…

Но вот словно спала пелена с моих глаз. Унылое безразличие исчезло из моего тела. Я понял, чем мне надо заниматься. Пройдя километров пятнадцать по берегу реки, я пришел в порт. На маленький пароходный буксир набиралась новая команда. Я стал Капитаном. Работа у меня была несложная и нетрудная: я перевозил небольшие баржи, груженные стройматериалами или горючим, в пределах своего района. Однако работал я усердно и аккуратно. Я был классным Капитаном, хотя обо мне не писали в газетах.