Уравнение счастья

Многие психологи старались конкретизировать понятие счастья, называя его самовыражением, индивидуацией, зрелостью, чувством потока или субъективным благополучием. Подобные слова означают, что жизнь в целом хорошая штука, наполненная смыслом и удачами. К сожалению, счастье – как бы мы его ни называли – остается лишь идеалом. Такие факты, как болезни, травмы, недостаток образования, невостребованность понравившейся нам профессии или жесткие политические меры, не позволяют нам заняться тем, что больше всего нам подходит. И все же, несмотря на вездесущность подобных препятствий, стремление к счастью остается для большинства главной целью существования. В нем наша надежда и смысл жизни, это стимул противостоять всем невзгодам нашего существования.

Почему же, несмотря на то, что весь мир почитает счастье, оно все еще остается таким загадочным явлением? Почему мы с такой легкостью говорим о нем, но с таким трудом даем ему определение? В том ли дело, что мы пока не нашли ответа, или этого ответа просто нет? Некоторые специалисты, занимающиеся вопросом счастья, считают, что его вообще не стоит исследовать. Английский писатель Гилберт Честертон говорил: «Счастье – такая же тайна, как и религия, и не надо пытаться постигнуть ее разумом». Он предпочитал не продолжать изыскания, потому что знал, что они ни к чему не приведут. Американский писатель Натаниель Готорн сказал: «Счастье – это бабочка: ее нельзя поймать, но если сидеть тихо, она может устроиться на вашем плече».

Тайна это или нет, попытки объяснить, что такое счастье, все-таки предпринимались. С одной стороны, счастье – это не какое-то конкретное место или условие, а состояние души, внутреннее настроение, если хотите, плод нашего воображения. (Подобный взгляд на счастье как продукт нашего внутреннего мира лишь сгустил облако таинственности.) С другой стороны, психотерапевты часто сравнивают счастье с «потерянным раем» раннего детства – смутными воспоминаниями о полном единстве с матерью. (Они находят подтверждение своей идее во взаимосвязи матерей и детей и в чувстве блаженства, полного взаимопонимания, которое отражается в глазах маленьких детей, когда они прижимаются к своей матери.) Они обратили внимание на то, что многие из их пациентов говорили о попытках вернуть то ускользающее чувство таинственного единства, которое когда-то было у них, – чувство, возвращающееся лишь на мгновение. Подобное понимание счастья нашло воплощение в библейской истории об изгнании человека из рая. Именно изгнание Адама и Евы из Эдемского сада дало рождение вопросу о счастье.

Однако некоторые психиатры и неврологи более цинично смотрят на данный вопрос. Они считают, что счастье – это просто физиология, продукт химических реакций организма или результат работы сети медиаторов. Подобный взгляд породил споры о том, можно ли считать настоящим счастье, вызванное лекарственными препаратами вроде прозака. Если человек испытывает те же ощущения, возникающие благодаря той же химической реакции, значит ли это, что эти ощущения настоящие? Сводится ли счастье только к этому? Должны ли мы здесь остановиться?

Каких бы научных взглядов ни придерживались люди относительно счастья, большинство не считает его долгим гостем; оно остается с нами лишь на короткое время. Тем не менее, если спросить, многие люди ответят, что, в принципе, они счастливы – иногда в большей, иногда в меньшей степени. Возможно, нам следует сравнить счастье с солнечными лучами, пробивающимися сквозь тучи. Хотя мы видим лучи лишь иногда, мы знаем, что солнце всегда светит. А если мы попробуем поймать солнце, мы поймем, что оно убегает от нас. Как бы это ни было печально, благодаря этому у нас есть к чему стремиться.

Как ни странно, прелесть счастья именно в том, что оно никогда не бывает полным и долговечным. Вечное счастье было бы в лучшем случае скучным, а в худшем – кошмарным (вроде вечного оргазма). По сути, тем, кто постоянно счастлив, психиатры, скорее всего, поставили бы диагноз «олигомании» или «отрицания». Другими словами, можно быть слишком счастливым. Взлеты и падения придают нашей жизни остроту. Темнота нужна, чтобы свет был ярче. Как сказал Данте Алигьери в «Божественной комедии» («Ад»): «Тот страждет высшей мукой, кто радостные помнит времена в несчастии»[2]. Не бывает удовольствия без боли, как не бывает радости без печали. Карл Юнг говорил: «Даже счастливая жизнь не может обойтись без доли темноты, и слово «счастье» навсегда потеряет свой смысл, если не будет существовать рядом с грустью. Гораздо лучше принимать вещи такими, какие они есть, с терпением и спокойствием». Невозможно представить себе рай без ада. Нам необходимы крайности; нам нужны контрасты. Вот почему Данте так много внимания уделил «Аду» и так быстро прошел через «Рай».