Урбанизатор (СИ)

Потом-то я целиком с общинами не работал. Мне нужны были «люди россыпью». Кусочники, нищие, бродяги, «изверги»… За эти годы сама возможность обще-общинного перехода в рабство подзабылась, стала неактуальной. Отодвинулась в «запасники сознания», «на свалку».

Ещё: в Рябиновке я представлял, примерно, возможности и потребности вотчины. Например: сколько земли можно расчистить под пашню. Хотя бы с точностью до раз. 100 га, 200, 300… Но не миллион же!

Во Всеволжске разброс… Ну совершенно не представимый!

Ещё: те ограничения, которые довлели мне в Пердуновке, здесь утратили жёсткость. Остались два самых главных: моё личное время и рабочая сила. Всё остальное пляшет… «от горизонта до горизонта».

Пример: утром в день прихода булгарского каравана у меня не было шёлка, рабов, серебра, киновари, хлеба… К вечеру следующего дня — есть.

Какое планирование возможно в таких условиях?! Средне-потолочное?

Какие-то евро-дипломаты могут похвастать:

— Мы составили «дорожную карту»!

В моей ситуации — и «контурная карта» — недостижимая мечта о детализации.

Поэтому от нормального планирования, с его пошаговом описанием, необходимо переходить к «гипер-планированию», к созданию множества потенциальных возможностей для движения в нужном направлении. Закрывая, безусловно, критически опасные вопросы: внешняя и внутренняя безопасность, пропитание, санитария… И явно очевидные и долгие: подготовка семенного материала, тёплое жилье, обучение и воспитание…

Не ново. Так ведёт сев всякий пахарь: он не знает — вырастет ли колос вот из этого конкретного зёрнышка. Но сотни пудов зерна с десятины — он возьмёт.

«В России нет дорог — есть направления».

«А мы уйдём на Север,
А мы уйдём на Север…».

Направление — задано. А уж по какой тропке мы сделаем свой сотый шаг в этом направлении… Вероятнее всего — по той же, по которой сделали девяносто девятый. Но возможностей выбора — должно быть.

У меня есть «направление»: свободный, богатый город. «Там, за горизонтом». И — «сплошное бездорожье». Какое-то планирование, предвидение… можно карты Таро раскладывать, можно в бубен колотить.

«Бездорожье» — тормозит, утомляет и отвлекает. Я об этом уже в самом начале… Когда человек не знает на что смотреть — он старается внимательно смотреть на всё. Ожидает пакости со всех направлений, от каждого объекта или субъекта. Это — изнурительно. Я в «Святой Руси» очень жёстко попал в такую ситуацию сразу после «вляпа».

Отличие нынешнего положения в том, что «непонятки» не на «расстоянии вытянутой руки»: как «это» — одеть, можно ли «это» — есть, нужно ли «этому» — поклониться.

Здесь «это» — чуть дальше. Что нужно построить в ближайшую неделю? Куда потом перевести плотников, а куда — кирпичников? Из этого человека получится сигнальщик? Или лучше — гончар? Зерно в этой яме сухое — пусть лежит, а вот из другой — успеем съесть. Или — не успеем и надо сушить?

Обширная неопределённость — приводит к изнурению «думалки». Утомление — к уменьшению глубины и количества просчитываемых вариантов. Появляется стремление сбросить тяжесть решения на других. Что я, сдуру, и сделал в беседе с «лосями».

Я дал им право выбора. И, тем самым, принял на себя обязанность поддержать его.

И когда в ответ прозвучало:

— Клянутся быть тебе верными рабами, служить верой и правдой, даже и живота своего не щадя, и из воли твоей никогда не выйти. Отдают себя в руки твои, душой и телом.

Я уже не мог сказать:

— Ой, ребята, я пошутил! Валите-ка вы отсюда быстренько.

Потому что — меня не поняли бы уже мои люди. «За базар — отвечаю». Дал им выбирать — а сам в кусты?

Да мне глубоко плевать! На: кто что про меня подумает! Абсолютно на всех!

Мда… кроме моих людей.

И дело не только в том, что я живу в том, что они мне построили, ем, что они мне сварили, что я и жив, только благодаря им… А в том, что в них — частицы моей души, меня самого.

«Себя я люблю больше своей жизни».

Так я принял мари из рода лося.

Дальше «пошёл храповик». С «зацепом» как у плащеносной акулы — 28 рядов зубов на каждой челюсти.

Прежде всего, мой имидж в сознании местных чуть изменился. Взамен непонятной, смертельной опасности, абсолютного разрушителя и истребителя, «психа русского», «чумы двуногой» — появился оттенок вменяемости, договороспособности. С чумой договориться можно? А вот со «Зверем Лютым»…

Вместо «Страшный и Ужасный» — «Ужасный, но Разумный». Это уже оставляет место для надежды на взаимопонимание и взаимную выгоду.

Связываться с таким — крайнее средство, последнее дело. Но, выбирая из голодной смерти и «Зверя Лютого»… — есть из чего выбирать.

Ещё важнее, что укрепилось представление моих людей обо мне. И — о самих себе.

«Воевода Всеволжский — всех убогих принимает».