Невдалеке от монастыря через всю долину текла река. Русло ее было довольно широким. Весной река была, пожалуй, многоводной, но в этот летний месяц ее без труда переходили вброд. Вода, чистая и холодная, бодрила, освежала и была настолько вкусна, что ее хотелось пить еще и еще. Солнце поднялось уже высоко, но мелкие камни вдоль русла еще блестели от утренней росы. До меня донесся бой барабанов и гул длинных монастырских труб, оповещавших либо о начале праздника, либо о прибытии влиятельного гостя. Я поспешил к храму.
Рядом с юртой, в которой я спал, стоял зеленый автомобиль – «фиат», хотя могу и ошибаться. Вокруг юрты теперь толпился народ, у входа в нее появилась черная кошма, а перед дверью стояла охрана с винтовками. Все это могло означать, что Джа-лама приехал из Хойморского монастыря сюда в Дэчинравжалин. Насколько мне было известно, после дороги он гостей не принимал, а это означало, что до вечера можно смело заниматься своими делами. А какие тут свои дела? Я пошел к костру, чтобы перекусить и попить чая, и, разумеется, встретил там фон Унгерна.
Барон, используя свой небольшой запас слов и богатый арсенал жестов, весьма энергично пытался объясняться с монголом, в котором я узнал секретаря Джа-ламы, – имя его, к сожалению, уже и не вспомню. Он носил не снимая очки без стекол, считая их символом учености, поэтому я и смог опознать его. Свои очки я оставил вместе с пальто в юрте Джа-ламы, но в дневное время я видел тогда еще очень даже неплохо и не стал тревожить хозяина юрты по таким пустякам.
Секретарь тоже меня узнал по прошлым встречам, он славился изумительной памятью на лица. Вместе с секретарем меня наконец заметил и барон, он радостно замахал свободной рукой, приглашая к костру. В другой руке он умудрялся держать одновременно и чашу с тем напитком, что называется монгольским чаем, и четки, которые появились у него вместе с монашеским одеянием.
«Алексей Васильевич, вас мне бог послал!»
Унгерн широко улыбался, хитро сощурив правый глаз, вид при этом имел заговорщицкий. Усищи и рыжая многодневная щетина несколько старили его, однако резкие движения и энергия, присутствовавшая во всех его действиях, напоминали о том, что он молод и полон сил.
Я поклонился секретарю и поздоровался с ним по монгольскому обычаю. Поинтересовался, как прошла поездка и каково здоровье добродетельного Джа-ламы. После короткой ритуальной части улыбнулся барону, который завороженно смотрел на нас, стараясь, как мне показалось, запомнить слова и жесты, чтобы воспроизвести их при подвернувшемся случае. Учеником он был способным, полученные знания в монгольском использовал охотно и без комплексов.
«Чем же я могу вам помочь, Роман Федорович?»
«По части перевода можете! Я так понял, что этот „сокол без стекол“ – чиновник Джа-ламы или кто-то из его свиты, поскольку в авто сидел рядом с ним. Вот хотел побыстрее на встречу напроситься, а то, боюсь, охотников и без меня предостаточно. Видали, сколько народу у юрты собралось? Может, этому денег дать, чтобы все устроил деликатно?» И Унгерн едва заметно покосился на секретаря.
«Не стоит, поверьте. Вечером нас примут. Сначала я улажу все дипломатические дела, а потом походатайствую за вас. Джа-лама охоч до новых знакомств и непременно с вами пообщается».
«А вы поможете мне с переводом?» Унгерну удалось произнести фразу таким образом, что было непонятно, вопрос это или все же утверждение.
«Я с удовольствием поприсутствую, однако по-русски Джа-лама говорит немногим хуже нас с вами, так что переводчик вам не понадобится».
Секретарь откланялся и покинул нас с бароном, а мы, поев вареной баранины, отправились на небольшую ознакомительную экскурсию по монастырю. Унгерн всем живо интересовался, хватал лам за одежду и требовал от меня перевести то одно, то другое. Я уже начал подумывать о том, как бы поделикатнее отделаться от навязчивого и деятельного барона, но неожиданно прибежал секретарь и попросил нас следовать за ним в юрту Джа-ламы.