Урюпинский оборотень

Тем же самым, хотя в меньшей мере, как показалось Рыжову, занимались и Раздвигин с Борсиной. Но им все это не казалось сложным, наоборот, Раздвигин даже шутил:

– Вот она, великая русская бюрократия, теперь даже как-то надеяться начинаешь, что скоро все придет в норму.

– Вы, господин инженер, не слишком обольщайтесь, что мы с вами в этой системе найдем себя.

– Я не обольщаюсь, я просто знаю, что все когда-нибудь кончается, даже плохие времена или революции.

И тут же он смотрел на Рыжова и на сидящего, как правило, где-нибудь неподалеку кадровика. Отношение к гражданской войне этой пары Рыжов понять не мог. С одной стороны все же было ясно, есть свои, а есть враги, смертельные и неутомимые, следовательно, с ними полагается воевать и побеждать. Но они отчего-то жалели, что все получалось именно так, как получалось, хотя, опять же, оказались по правильную сторону, за революцию. Раздумывая над этим, он даже пожалел, что так-то вот решил включить этих двоих в свою группу, но... Делать было нечего, если бы он от них отказался, ему было бы труднее понимать то, чем ему приказали заниматься. Он попросту решил использовать знания этих двоих, и как ни странно они себя вели, как ни неправильно, порой, высказывались, это все-равно служило на пользу дела.

А потом, уже день на третий, если не на четвертый, новый комиссар группы, Вера Аверьяновна Самохина, тоже получив какую-то папку с мандатами и необходимыми согласованиями, отправились куда-то в сторону Зубовской площади, как она сказала. Снова шли довольно долго, и Рыжов сделал удивительное открытие – люди в Москве, несмотря на явную, уже ощутимую жару, оставались кто в шинелях, кто в пальто, а барышни даже и в теплых жакетах. Почему они не чувствовали солнышка, его лучей, осталось для него загадкой.

Миновали площадь, сплошь заставленную лотками, с которых продавали все что угодно, Рыжов подумал, что при желании тут можно купить и пулемет с боеприпасами, но вслух Самохину об этом не спросил. Она была замкнута, и когда к ней обращались, сначала поджимала губы и молчала, прежде чем удосуживалась ответить.

Пришли в Хамовники, тут Самохина на пол-часа, не больше, заскочила в районный комитет, и в каком-то кабинете, видимо, сорвала голос, потому что когда вышла, сказала сипло, словно только что выкурила пол-пачки махры:

– Пошли, они не соглашались с нашим решением, но я все устроила.

Пришли к какому-то особнячку, как оповестила Самохина, уже в Неопалимовских переулках. Сколько было этих переулков, почему именно сюда следовало им приходить, он пока не понимал. Но они вошли в двухэтажный флигелек, наглухо пристроенный к довольно высокой и толстой кирпичной стене, отделяющей их от соседских домов, где кипела обычная московская жизнь, где не было ничего, связанного с мандатами РВС или ВЧК, и не было забот о золоте колчаковцев или том задании, которое Рыжов получил от Дзержинского и товарища Троцкого.

Ключей от большого, почти амбарного замка, запирающего входную дверь, не было, пришлось попросить Мятлева с Супруном сбить его, а потом еще и починить дверь, подломавшуюся у косяка. В помещении было тихо, пустынно и просторно. Они прошли темную прихожую, в которой сбоку, у крючков для одежды, был установлен пыльный стол с фаянсовой пересохшей чернильницей. Почти сразу открылась небольшая комната, в которой тоже стоял стол, но у окна. Которое тоже не мешало бы протереть, уж очень стекла заросли грязью и пропускали так мало света, что Самохина споткнулась о задравшуюся паркетную дощечку. Потом оказались в очень большой комнате, где стояло уже столов пять или даже больше. Вдоль стен расположились шкафы, некоторые из них были открыты, и все они, целиком были заставлены темными конторскими папочками. Эти же папочки оказались свалены в кучу и в последней, дальней комнатке. Тут тоже находился стол, только большой, резной, с зеленым сукном, на котором эти же папки валялись раскрытыми. Чувствовалось, что листы из них вырывали с силой или по необходимости быстро.

– Что тут было? – спросил он у Самохиной.

– Точно не знаю, кажется, какое-то отделение юнкеров. У них же на Крымской площади, тут неподалеку, были и казармы, и склады, и прочее разное... Вот в этом особнячке у них была контора... Но теперь нам приказано здесь размещаться.

Борсина уже сходила наверх, и объявила, стоя на лестнице:

– Помещение для сна я занимаю крайнее слева, а вам, господа, придется пользоваться тем, что находится у ванной комнаты.

Помещений, в которых оказалось несколько кроватей, действительно имели все удобства, так что там можно было жить, и даже с некоторым комфортом. Вот только для Мятлева с Супруном места не оказалось. Но практичный Мятлев вдруг обнаружил небольшую выгородку прямо перед входом, и перетащил туда две кровати сверху. О том, что им-то пользоваться удобствами придется во дворе, он не обеспокоился, и не таким обходились на войне.