Короткий отмах мозолистой широкой ладони (холодной алостью полыхнуло в закатном свете серебряное шитье рукава); хриплый, похожий на испуганное карканье выкрик встрепенувшегося кормщика, и челн, будто пришпоренный, рванулся вверх по течению. Он проскользнул мимо мостков, круто разворотившись, сунулся носом к берегу, и тут гребцы подняли весла. Вышло так, что по-весеннему норовистая, перепившаяся мутными талыми водами Истра сама поднесла челн к мосткам и накрепко притиснула бортом к осклизлым, позеленевшим сваям.
Толпа на берегу ахнула. Нет, общинники не восхитились ловкостью кормщика да гребцов. Свои-то могли бы сделать не хуже, только никогда не делали: никто не позволил бы полноводной реке нанести этакий тяжелый челн на причал, да еще и бортом.
От вроде бы плавного, смягченного руками гребцов прикосновения мостки шатнулись с натужным визгливым скрипом. Вдоль обращенного навстречу течению борта вздулся желтоватый пенный бурун; скрип не прекращался — наоборот, будто бы даже крепчал, перерастал в пугающее потрескивание… Конечно, мостки давно следовало подновить, уже года два старики говорили, что пора менять расшатанные ледоходами сваи. Хоть причал и устроен в мелководной широкой заводи, хоть и стараются родовичи загодя обкалывать лед возле бревенчатых опор — все равно после каждого ледохода представляется дивом каким-то или же особой милостью к общине речного Ящера, что мостки выстояли, не рухнули.
И вот — на тебе! Конечно, пришлым, поди, ни на миг не закралась в голову мысль: как бы это осторожней подойти, бережней?.. Не свое же, так и пускай себе трещит да шатается! Неужели трудно было задуматься, отчего все здешние большие челны на берегу, а у причала лишь несколько лодочек (да и те все с проточной стороны, на вольных привязях)? Или трудно понять, что если мостки рухнут, то и навалившемуся челну не поздоровится?
К чести пришлых следует все-таки сказать: если, чалясь, они и не понимали, чем может вывернуться их затея, то, причалившись, поняли это мгновенно. Молодой предводитель длинным прыжком вымахнул на кренящиеся мостки и сбежал на берег. Ни голосом, ни жестом он не отдал никаких приказаний, но именно тогда, когда было нужно, в руки ему полетела привязанная к носу челна веревка; гребцы и кормщик невесть когда успели попрыгать в воду — над бортами виднелись только их головы… Казалось, мига не прошло, как челн был вытащен на сухое, лишь о корму его разбивались частые и мелкие речные волны.
Кудеславу уже случалось видеть если не такое, то очень похожее. А хоть бы и не случалось… Даже непривычному, но внимательному глазу лихость и слаженность сделанного гостями с головою бы выдала, что они не просто так себе гребцы, да кормщик, да еще невесть кто с ними, а пусть малая, но тертая и бывалая во всяческих былях дружинка. Такая дружинка, что каждый без намека и слова узнаёт помыслы верховоды едва ли не прежде его самого. Крепкий восьмипалый кулак. Нет, хуже — чудище. Одноглавое чудище о шестнадцати руках и стольких же ногах. Опасное даже для десятикратно превосходящего числом врага, у которого нет вот этакой слитности поступков да помыслов.
Ай да гости нынче в общину пожаловали!
Тем временем мокрые, перемаранные илом да тиной гребцы помогли выбраться из челна старикам (те, похоже, так и не успели разобраться в произошедшем). Одетый по-хазарски молодец подошел к седобородым, и между ними вроде затеялся короткий, неслышный для окружающих спор.
А Белоконь озирался по сторонам, будто бы высматривал кого-то в толпе. Кудеслав понял — кого.
Стараясь меньше привлекать к себе внимание и не поднимать шум (насколько это возможно, проталкиваясь меж любопытными), Мечник полез в толпу. Дело оказалось отнюдь не простым. Родовичи не глядя отпихивали его локтями, огрызались вполголоса: дескать, ежели такая охота поглядеть да послушать, то раньше надо было спешить; а теперь вот расторопные, которым и без того тесно, еще и должны обеспокоивать себя, вовсе в листики распластываться ради заспавшегося копуши…
Так что и нашуметь пришлось изрядно, и даже пару раз двинуть кулаком под ребра особо вздорных упрямцев, а главное — пришлось потерять чересчур много времени.
Когда Кудеслав добрался до первых рядов толпы, молодец в хазарской одежде и его седобородые спутники уже подходили к Яромиру и Белоконю.
Вот так, вблизи, лицо одного из стариков показалось Мечнику вроде бы когда-то уже виданным. Именно этот старец дернул за подол рубахи своего молодого спутника, вознамерившегося отдать первый поклон хранильнику, — дернул и указал глазами на подлинного старейшину.
Наверное, Яромир все это заметил; да и поклон главы приезжих был недостаточно почтительным (едва ли не кивок у него получился вместо поклона). Градской же старейшина в ответ лишь бороду вздернул, да так и остался стоять, глядя куда-то гораздо выше макушки дерзкого молодца, — как ни статен был ряженный в хазарское парень, а все же близ Яромира он гляделся щупловатым да недорослым.