Урман

— Покуда есть. Только ведь с человеком знаешь как иной раз выходит: вот он живехонек, плывет себе, к примеру, по реке на лодочке, а потом пустяковина какая-нибудь случится — хоть та же мокшанская стрела свистнет из береговых кустов, — и нет человека. В общем, так… — Он прогнал с лица ухмылку и остро глянул Лисовину в глаза. — Ежели бы мы плыли, как всегда плаваем, то у мордовского городища нам показаться к будущему полудню. Они небось тоже нашу повадку знают (не хуже, чем ты гусиную-лебединую);, понимают, что тронемся мы в путь с раннего утречка, чтоб светлое время не терять, а потому, если ждут для нехорошего, то ждут каждый день о полуденной поре. И уж коль скора нам их засаду все одно не миновать (ежели она есть, конечно), то, по крайней мере, хочу я свалиться им на голову внезапно и в самый для них неудобный миг — еще до рассвета, когда самый сон. Не знаю я, ждут ли они нас, и где ждут — тоже не знаю, может, и не возле града своего; а только делаю ту малую малость, которую могу. Посему будем мы до полуночи отдыхать, а в полночь снимемся и поплывет дальше. И хоть ты глазами на меня сверкай, хоть спорь, хоть ругайся, а будет, как я сказал. Чем бульшую хитрость умыслил ворог, тем больше пользы повести себя не так, как он ожидает. Согласен?

— Ну, быть по-твоему. — Велимир пожал плечами. — А те двое, которых ты на обрыв в кусты отослал, — зачем это?

— Будут следить за тем берегом. Мало ли что… Вечером двое других пойдут им на замену… — нарочито спокойно произнес Мечник и вдруг не сдержался, выкрикнул с сердцем: — И прошу тебя, очень я тебя прошу: пока не вернемся (да помогут нам в этом Род, Ящер речной, Навьи и духи-охранители), избавь ты меня от этих стариковских поучений! «Так люди делают, этак люди не делают…». Хватит уже того, что послушался вас с Яромиром, не взял с собою охоронных собак. Как бы они сейчас были кстати, как кстати!

— Да ты подумай, сколько бы с ними в пути было, мороки! Ведь отродясь не брали…

— Не больше мороки, чем с иными людьми! — оборвал Кудеслав возмущенную Велимирову скороговорку. — Кудлая себе забери — ты его взял, ты и мыкайся. А мне в— гребцы Борсука отдай, Кощея или хоть Злобу.

— Ну хорошо… — Велимир снова пожал плечами и вдруг вытаращил на приемного сына покруглевшие испуганные глаза: — Стой-стой! Говоришь, отправимся в полночь? Так это что ж, мимо гиблой старицы плыть в самых потемках?-!

Мечник нехорошо усмехнулся:

— Что, русалья боишься? Или старушечьих побрехенек, что с прошлого лета по общине гуляют? «Люди вовсе без никакой головы…» — зло передразнил он кого-то. — Безголовых бояться нечего, ты лучше тех бойся, которые с головами!

Он отвернулся от Лисовина и, хрустя подошвами по обгорелым пенькам камышовых стеблей, отправился туда, где гомонили да перекликались обустраивающие ночлег родовичи и откуда уже тянуло легким дымком, сдобренным запахом вареного мяса.

Все-таки люди видели и слышали столько же, сколько и Мечник (даже о беседе Яромира, Белоконя да Кудеслава с приезжими чуть ли не следующим же утром знал весь град). Да, людям было известно многое, а потому до вечера Мечнику удалось обеспокоить кое-кого из спутников. Обеспокоить, но не встревожить. Они не понимали меры грозящей опасности, как несколько дней назад неспособны были уразуметь, до чего опасны Волк и его челновые (да их же всего-навсего восемь, что они могут-то супротив делов общины?!).

Что ж, хоть обеспокоились — и на том благодарность.

Именно из таких вот обеспокоившихся Мечник выбрал двоих на смену дозорным, оставленным на обрывистом берегу. Смененные клялись всеми богами, каких только могли припомнить, что берег безлюден и безопасен. У Кудеслава не было причин сомневаться в словах этих тертых, привычных к лесному скрадыванию мужиков. На нечастые условные посвисты они отзывались исправно — значит, не спали. Но…

Но.

Если опасность есть, если исходит она от мокши-мордвы, то вороги обладают не меньшей привычкой к лесу. А уж если нападет Волк со своими.., Нет, в такое Кудеславу не верилось. Слишком велика была бы для сына «старейшины над старейшинами» опасность выдать себя и своих чрезмерной умелостью. Выдать — и тем испортить все. При челнах-то более четырех десятков мужиков, кто-нибудь непременно сумеет уйти от погибели, вернуться к своим, рассказать…

Близилась полночь — самим же Мечником назначенный срок отплытия, и следовало бы хоть немного поспать, потому что вторая половина ночи и будущий день стребуют много сил, а чтобы отдавать, нужно иметь. Но Кудеслав не мог заставить себя прилечь ни на миг. Обрядившись по-боевому (островерхий шлем да чешуйчатый панцирь; щит же так и остался лежать в челне: прямой-то угрозы покуда нет, а если, к примеру, лезть сквозь кусты, то от щита — будь он хоть на руке, хоть за спиною — помехи не оберешься)… Так вот, обрядившись по-боевому, Кудеслав бесплотной тенью скользил по мыску, вглядываясь в реку, в голый пологий берег… Все-таки можно подкрасться по этому склону; трудно, но можно. Сам Мечник, пожалуй, сумел бы; Велимир, наверное, тоже — значит, могут и вороги…