Урман

— Я ведь тебе уж говорил. — Кудеслав пожал плечами. — Встреча-то была, так и что с того? Кто знает, о чем там у них шли беседы? С тобою Волк тоже беседовал, а толку? — Он нехорошо усмехнулся. — Ладно, вижу я, тебе уже скучно. Что ж, потороплюсь. Помнишь, как ты Белоконя одолевал просьбами в три дня прогнать мою хворь, чтобы я мог с общинным товаром плыть? Только не для защиты родового достояния я был тебе нужен — для другого… Удобней всего на вервеницу напасть близ когтевидного мыса, только для этого лучше, чтоб вервеница там стала на ночь. Помнишь, в запрошлом году, во время и после тогдашней свары с мордвой, ты все пытал меня: почему я одно делаю так, другое — этак? Ты тогда всю мою воинскую повадку доподлинно вызнал и нынче смог угадать наперед: ни за что я, опасаясь засады, не остановлю вервеницу для ночевки на обычном ночевочном месте. А где? Очень бы для такого годился мыс-коготь, вот только он весь зарос камышом — опять же я бы поопасался засады. И ты отрядил Кудлая с дружком его, чтоб под предлогом щенячьей глупости, к Лешему, выпалили камыш. Этак-то усмотрительно все подготовил, а я возьми да и захворай. Огорчение!

На мысе напала вроде бы мордва, а только и дурню было ясно: под мордву кто-то рядится. Кто-то, кто из страха быть узнанным прячется под мокшанскими личинами. Кто? Ты все сделал, чтоб вырвавшиеся с мыса первыми сказали: изверги, слобожане да Волковы. И сам ты это же сказал в ночь, когда я тебя через Истру уманил — к ним, к воротившимся. Ты даже вот на столечко, — Мечник вытянул вперед руку с оттопыренным мизинцем, — даже на полстолька не удивился моему появлению. Потому что заранее был к такому готов! И в ту же ночь ты мимовольно толкнул меня к догадке про ватагу бродяжих воровитых людей. Не тем толкнул, что обмолвился о возможности сговорить таких для черного дела, а тем, с какой поспешностью прикусил язык.

Кудеслав вновь запнулся, переводя дыхание. Яромир попробовал было что-то сказать — не успел.

— Только на нас нападали не лишь воровитые с гиблой старицы. Были меж них и твои здешние поплечники, которых ты, верно, отправил в лес под видом одной из охотничьих ватаг. — Толпа возмущенно завыла, и Мечник повысил голос до крика: — Вот они-то, поди, громче всех и негодуют сейчас!

Подействовало.

Вой перешел в глухое ворчание. Снова попробовал заговорить Яромир, и снова Кудеслав не дал ему этой возможности:

— Терпи-терпи, уж недолго!

Может, общинный голова и не стал бы терпеть, но в толпе крикнули: «Пускай досказывает!» И снова такое крикнули. И еще раз: «Пускай!»

— Не долго я… — Мечник внезапно смолк, закусил губу, перебарывая нахлынувшую тошноту.

Он уже всерьез опасался, что попросту не успеет договорить. Голова болела невыносимо; земля под ногами то и дело страгивалась плавно да вкрадчиво, словно бы норовя раздаться, впустить в себя…

А тут еще облака… Их стало больше, и неслись они — клочковатые, рваные — едва ли не над самыми кровлями градских хижин, волоча за собой сумрачные обширные тени. Вовсе эти облака не походили на пелену из ночного обморочного видения — не походили, но почему-то вызывали острое и тревожное вспоминанье о бескрайней щели меж бурой равниной й серым косматым небом, о неторопливо убегающем горизонте…

Нужно кончать уговоры.

Даже если родовичей убедить не удастся… Похоже, все-таки не удастся. Яромир недаром такой терпеливый: позволит выговориться, а потом двумя-тремя пинками развалит все твои хитромудрые доводы. Что ж, хоть сомнения бы удалось поселить в головы слышавших. Это уже будет не мало, совсем не мало…. Только нужно успеть, успеть, успеть…

Кудеслав едва не упал, но маленький острый кулак пребольно ткнул его в спину и заставил очнуться. Векша…

…А людская запруда шумит, родовичи переговариваются, спорят…

Вокруг Шалая грудятся уже человек десять — прокопченные черные лица; лбы, перехваченные широкими лентами…

А там, где Божен, Путята и прочие, зреет какой-то особый слитный гомон, грозящий захлестнуть всю толпу…

А Белоконь по-прежнему ковыряет землю посохом, с которого, между прочим, так и не снято железное острие…

А Яромир, разглядывая Мечникове лицо, издевательски щурится…

Вот за это благодарствовать надо.

Ничто другое не помогло бы в тот миг Кудеславу столь быстро прийти в себя.

— Оно бы еще много чего рассказать можно. — Слабость отпустила Мечника, однако не сгинула — затаилась до какой-то лишь ей одной известной поры. — Да, многое. К примеру, как ты тому же Кудлаю велел задраться с мокшанами, чтоб под шумок свары твои прихвостни успели похоронить следы на когтистом мысе… Перестарался Кудлай. Рыбаков-то нужно было лишь пугнуть, да, может, одного-двух поранить — тогда и мордва нас только пугать бы стала. Не за это ли ты Кудлаеву рожу обезобразил? Или он сперва не хотел сына Чернобаева убивать?