Уроборос

Но сейчас, лежа в одиночестве на широкой кровати, Егор блаженствовал. Да, это было неправильно, да, наверное, уйти надо было ему, а ей остаться. Возможно, надо было что-то сделать или, напротив, от чего-то удержаться. Ведь где-то там, между ее истериками и его растущей злостью, все еще оставалась она, его забавная, веселая и заботливая Нина. Все может быть. Но она так и не добилась своего, не сделала из него идеального сверхчеловека. Бросила дело на полпути и дезертировала. Ну и поделом ей.

От него много ждали в другой кровати, но он не спешил туда перебираться. Егор не мог позволить себе еще одну ошибку, не убедившись окончательно, что эта самая другая постель — именно то место, где он хочет оставаться. Оказалось, не так уж плохо болтаться между. Обещать здесь, морочить там. Он понимал, что вел себя, как хитрый лис, но не мог и не хотел остановиться.

Егор дотянулся до телефона, позвонил и отменил одну встречу. Потом подумал, набрал еще раз и извинился перед Альбертом. Не в этот раз. Не могу. Потом. Позже. Егор обнял подушку и только что не застонал от удовольствия. И пусть по квартире не расползался запах кофе и яичницы, ему было все равно. Внизу в кафе подавали все то же самое, молча, за деньги и с улыбками. Его это устраивало.

* * *

Из книги Киплинга, которую она когда-то брала в их очередную поездку в Питер, выпали фотографии, заложенные между страницами. Нина отложила тряпку, подобрала снимки и уселась на диван.

Стояло лето, они гуляли по городу и в одном из дворов-колодцев заметили кошачью семью, гревшуюся на солнце. Таких разбойников было еще поискать. Нина достала фотоаппарат и принялась снимать парочку. Облезлые, драные, плешивые, настоящие хозяева улиц и короли подворотен. Кошка была беременна. Серая, тощая, с пузом, она лежала, развалясь. Ее дружок сидел рядом. Бомжацкая идиллия. Он то с нежностью поглядывал на беременную подругу, то принимался неистово вылизывать свою грязную спину. Ухо порвано, один глаз, похоже, выбит, рыжая шерсть клочьями — красавец! Внезапно он насторожился. По краю двора, стараясь держаться в тени, приближался третий лишний — откормленный, здоровый, черный котяра. Кошка и ухом не повела, продолжая жмуриться на солнце, но ее рыжий друг переполошился. Вскочил, угрожающе выгнул спину и пружинистой походкой немного боком направился в сторону соперника. От страха и ненависти ко всему сытому и домашнему его шерсть стояла торчком, и теперь он напоминал ободранную шаровую молнию, неуклонно приближавшуюся к цели. Черный враг замер. Столкновение было неизбежно. Даже кошка отвлеклась от своих грез и рассеянно следила за происходящим.

Коты сошлись. Преимущество гостя было несомненным. Он был крупнее, моложе, здоровее и сильнее рыжего голодранца. Захватчик изготовился атаковать будущего отца, но тому было что терять. С победным криком он взмыл в воздух, норовя вцепиться буржую в нос, тот зашипел и вскинулся на задние лапы, кровь должна была пролиться, но внезапно где-то наверху бухнула форточка, и от резкого звука котов как ветром сдуло. Егор и Нина и глазом моргнуть не успели, как двор опустел. Даже беременная исчезла словно по волшебству.

Тут же неподалеку в мастерской они напечатали фотографии разбойного семейства. Обоим очень нравилась эта подборка. История в картинках, с характерами, сюжетом и открытым финалом. Идиллия, интрига, захватчик, острие атаки, кульминация и — пустой двор на последнем снимке. Но еще больше им нравилось наблюдать, как вытягивались лица знакомых при виде этой черно-белой хроники. Мало кто понимал толк в подобных радостях, но Егору с Ниной было все равно.

Она убрала фотографии обратно в «Книгу джунглей». Ее удивляло, как порой безжалостен и суров Егор бывал к людям и как отзывчив и нежен к блохастым тварям. Она читала Шукшина и помнила, что деспоты слезливы, но Егор не был деспотом, он был ее мечтой. А у мечты не бывает изъянов. Егор мог покормить и оказать посильную помощь животному, не раз привозил покалеченных бродяг к знакомому ветеринару, но никогда не бросался их ласкать и гладить. Когда однажды Нина спросила, почему, он ответил: «Нельзя давать ложную надежду». Что ж, он был прав. Она всегда принималась тискать бездомного щенка, желая хоть чем-то скрасить пару минут его жизни, а потом с тяжелым сердцем старалась оторваться от несчастного животного, поверившего в новую счастливую жизнь. Нельзя давать ложную надежду. Можешь взять с собой — возьми. Не можешь — найди в себе силы пройти мимо. Мир Егора порой бывал жесток. Но в своей жестокости в конечном счете гуманен.

А теперь то ли его гуманизм, то ли ее дурной характер отправили ее в никуда. В разлом, в щель между старой и новой жизнью. И даже если она сама забралась сюда, скрываясь от грядущих разрушений, спокойнее и радостнее на душе от этого не становилось.

Медленно, словно под гипнозом, Нина поставила книгу на место. Она как будто была привязана. Посажена на цепь. Наказана. В качестве исправительных работ она сегодня разбирала книги, завтра ей предстояло разбирать столовые приборы.