Уроборос

Они уже прощались на лестничной площадке, когда распахнулась дверь напротив. На пороге стояла всклокоченная соседка, в ее ногах сотрясалась от лая маленькая собачка. Егор терпеть не мог обеих. Старая ханжа со слащавой улыбкой и облезлая дворняжка с мерзким нравом. Однако сегодня у старухи был сольный номер с выходом. Визгливым голосом на высоких тонах, подпрыгивая и брызжа слюной, она орала. Об уважении, о покое, тишине, об окружающих и опять по кругу об уважении и покое. Собака тявкала, за Ниной медленно закрылись двери лифта.

* * *

Ночью Егор проснулся в испарине. Сон был плохим, но, по счастью, он его и не запомнил. Попытался заснуть вновь, но ничего не вышло. Мрачные мысли и мутные воспоминания тревожили его. Он провалялся часа три в темноте, пытаясь убаюкать себя то овцами, то зайцами, но ничего не получалось. Казалось, самолетик таскает по небу на веревке огромный портрет Нины. Ветер волновал и уродовал ее лицо, она скалилась, и ему становилось не по себе.

Уходя от него, уже стоя на пороге, она протянула руку и разжала кулак. В ладони лежало ее обручальное кольцо, и при виде него что-то дрогнуло в его сердце. Нина держалась спокойно, но это спокойствие было обманчиво. У нее была рассечена бровь и оцарапана щека. Наверняка, были и другие раны, которые они нанесли друг другу. Егор на мгновение растерялся. И взять кольцо, и отказаться казалось одинаково невозможным.

И он разозлился. Ну зачем же вот так? К чему эта показуха? Почему не сделать, как он, тихо и спокойно? Сняла бы свое кольцо в одиночестве, спрятала бы себе в укромном месте, но нет, Нина так не могла. На ее поникших знаменах еще можно было разобрать это ненавистное ему слово «мы». Она должна была втянуть его в расставание и в расставление всех колец по местам. И ведь она даже не придумывала ничего специально. Страдательная сила действовала за нее и помимо ее воли. Именно она режиссировала спектакль под названием «великая боль», в котором у Нины, естественно, была главная роль. Но только зря его заманивали на премьеру. Ему и на сцене не было места, да и в зрительном зале он сидеть не хотел. Егор кивнул, забрал кольцо и сунул в карман пальто, накинутого на голое тело. Потом на площадку вылетела разъяренная соседка.

Ночь проходила стороной, Егор ворочался и думал, что хорошо, когда есть люди, способные вас похоронить. Вы знаете, что они сильные и надежные, что горе не убьет их, им будет сложно, но они справятся, и вы живете, не испытывая чувства вины за свой возможный несвоевременный уход. Плохо, когда таких людей нет. Вы понимаете, что все держится на вас, как на том самом главном гвозде, который вынь, и все развалится. Вы смотрите на лица этих паразитов, вполне возможно, весьма симпатичных людей, и понимаете, что ведь сопьются, скурятся, скурвятся, размотают все деньги и пойдут по миру бомжевать. И вы испытываете к ним не столько любовь и сострадание, сколько жалость и злость. И ужас оттого, что с ними даже умереть не можете себе позволить, и какая же это кабала, когда не собственное желание, а чужая беспомощность обязывает вас жить.

Но есть и другие — те, кто мечтают вас похоронить. Скорее всего, они не размышляют о трагической случайности. Хотя, кто знает, в душу с фонариком к ним никто не заглядывал. Они хотят, чтобы все решилось само собой. Чтобы человек исчез, и вместе с ним исчезла и проблема. Он не хотел вреда Нине. Но Егор не знал, как прогнать ее из своего мира. Как миллион заноз, она была везде. Она захватила даже его сны. Днем, когда он смотрел на других женщин, он видел только то, чем они отличаются от Нины. Переставлял вещи в доме, наводя свой порядок вопреки ее воле. Он ездил по тем местам, где они когда-то были вместе, стараясь перелицевать свою память. Нина, Нина, Нина, чтобы он ни делал, она была везде. Егор должен был остаться, наконец, в одиночестве, избавиться и освободиться.

Только под утро он заснул. Ну и, конечно, вскоре зазвонил будильник.

От домработницы, которая пришла, когда он уже допивал свой кофе, Егор узнал, что ночью соседку с сердечным приступом забрали в больницу. Консьержка на время взяла к себе собачку. Все были в печалях. Егор мрачно кивнул и поспешил на выход. Бабий мир. Омут страстей и молниеносная передача информации. Он так и не понял, сквозило ли в голосе женщины осуждение или ему показалось, подхватил пальто и раскланялся. Даже сидя за рулем, он продолжал слышать противное тявканье недобитой собачонки.

Егор сбежал из дома.

* * *

В субботу Нина пошла в зал для йоги. Ей хотелось потолкаться среди людей. Она расстелила свой коврик, осмотрелась по сторонам и легла на спину. Отсюда был необычный вид, зеркала обступали со всех сторон, и Нина ощущала себя мухой в граненом стакане. Она потянулась и закрыла глаза.