Урод

Алекс покачал головой. Нет уж! Он знает, что такое скотская жизнь. Знает, каково быть мертвым, а с виду живым. Самый частый обман, на который ведутся люди, точно мышки на ароматный сыр. Мы верим улыбкам и морщинкам радости, а на деле эти морщины — лишь борозды печали, что умело скрывает улыбка.

— Так и есть. Я знаю точно.

Бросив затею с поиском работы, не желая идти на стройку или в официанты, он достал книгу. Ремарк «Три товарища». Стать ближе к Элине — вот его цель. Сблизиться с ней не физически, это они уже проходили. Контакт тел не принес ему ничего нового, всю ту же боль, все то же разочарование. Ему нужно, жизненно необходимо стать к ней ближе духовно. Он смог в свое время соблазнить ее тело, теперь стала иметь значение душа.

Пятнадцать страниц уже были осилены. Чтение давалось ему с трудом. Мозг, не привыкший напрягаться больше, чем просканировать каталог швейцарских часов, отказывался вникать в глубинный смысл, понимать героев и их метания, раскрывать метафоры и наслаждаться эпитетами. Его мозг был сухой горбушкой хлеба, а литература — настоящим сладким джемом из натуральных ягод. И он отказывался ее принимать. Роберт Локамп, Отто Кестер и Готтфрид Ленц — его новые спутники на этой разбитой дороге жизни.

Время пролетело незаметно под стук колес и собственного сердца, которое билось в такт происходящим в книге событиям, под храп соседа по купе и аромат остывшего чая. Ему нравилась такая жизнь. Настоящая. Какая есть. Без прикрас и взяток. На перроне его никто не встречал, а он и не ждал. Не ждал так же, что и судьба склонит голову к нему в жесте великодушия. Придется снова опуститься на колени, ощущая каждую набитую на них шишку. Каждая мозоль на коленных чашечках, как зарубка на деревянной дощечке нашего мужества. И сегодня он поставит еще одну.

— Пресненская набережная, — сообщил таксисту пункт назначения Алекс, и машина тронулась.

Он хотел быть самостоятельным. Мужиком. Хотел сам обеспечить свою женщину и своего ребенка. Но, видимо, он так и остался мальчишкой, которому не хватило отцовских наставлений, самостоятельного плавания в водах взрослой жизни. Он получил все, чтобы жить комфортно, и все, что смог отдать взамен было лишь черной неблагодарностью.

— К отцу, — известил секретаря, топчась у ее стола.

— Я оповещу Антона Робертовича.

Прошло минут десять прежде, чем отец ответил. У него был какой-то важный разговор. Для Алекса было в новинку стоять под дверью кабинета отца в ожидании аудиенции. Черт возьми, но какой же крутой поворот взяла его жизнь после, казалось бы, кратковременной заварушки. Вот так мелкие ямы на дороге сильно калечат ноги.

— Проходите, — дала добро секретарь.

Алекс собрался с духом, которого у него прибавилось значительно после новости о беременности Элины. Теперь он был готов на любые унижения, лишь бы сохранить жизнь своему наследнику. Да только что его ребенку наследовать? Пустоту и нищету, которые он добросовестно складывал в коробочку, прятал на черный день? Однако же этот день настал, и небо затянуло непроглядной тьмой.

— Сын? Удивлен видеть тебя здесь. Вроде ты говорил, нет, кричал, что никогда больше мы не встретимся, — Антон Робертович беззлобно улыбнулся, действительно больше не имея гнева.

От его былой злости остались только черенки. Мы должны воспитывать своих детей, а не мстить им. Родители не имею права на месть. Чего не скажешь о детях.

— Мы бы и не встретились, если бы не обстоятельства.

— Ну так, понятно. Обстоятельства — наш бич.

Воздух неслышным шипением выходил из его рта. Разворачиваться надо и уходить отсюда! Ничего, кроме насмешек его тут не ждет. Радушный прием у папочки.

— Долго будешь тянуть? Сколько тебе нужно?

— Чего?

— Александр, прекращай ломать комедию. Она уже давно сломалась и стала трагедией. Нашей личной трагедией, — произнес отец и внимательно посмотрел на сына. — Сколько денег тебе нужно?

— Как ты понял? — безучастно спросил Алекс для виду, чтобы не выкладывать так сразу свои просьбы.

— Твоя любовь обналичивается в условных единицах, насколько я помню. Иначе любить ты не умеешь. Вот и спрашиваю, какое количество любви привело тебя к отцу.

— Это ты собрался разглагольствовать о любви? Серьезно?! Что ты знаешь об этом светлом чувстве?

— Наверное, то же, что и ты.

Разговор зашел в тупик и треснулся лбом о стену. Алексу надоело ходить подворотнями, и он выпалил:

— Двести сорок миллионов. Хотя бы.

— Хотя бы? — усмехнулся отец. — Ты уверен, что просят хотя бы такие суммы? Тысяч сто, я понимаю, но двести сорок миллионов… В рублях, я надеюсь?

— В них самых.

— Позволь узнать, зачем тебе такая сумма? Уж не абонемент ли в рай ты решил прикупить?

— Аха-ха. — Алекс поаплодировал напоказ, бесясь все больше и предчувствую новую родственную стычку. — А ты узнавал расценки там, — поднял взгляд к потолку, — у боженьки за пазухой? Думаешь, тебя с твоими финансовыми махинациями примут на облачка?

— Я тебя больше не задерживаю. — Челюсть Антона Робертовича сжалась, став похожей на гранит. — До свидания, сын. Или лучше — прощай.

— Мне нужны деньги на квартиру в Москве.