Урод

Минут десять она притворялась спящей, дабы не выказать факт приобщения к тайному знанию. Он любит ее и ребенка. Любит… Путы сомнений колючей проволокой впивались в запястья, удерживая от поглаживания его руки. Как же она боится. Боится быть снова преданной, оставленной, убитой. Но убитой в последний раз. Больше она не вынесет огня на поражение.

Долго играть в спящую красавицу не удалось, так как нос защекотало, и ее пробуждение, должно быть, стало явным для всех жителей дома.

— Отойди, — просипела Элина, — а то заражу тебя.

— С ума сошла? Чихай сколько хочешь на меня. На кого еще, если не на отца своего ребенка?

— Мучеником решил стать? Подставить… — ее речь прервал очередной чих, — обе щеки для ударов бешеной мамаши?

— Ты сама выбрала для себя такую роль — быть бешеной мамашей. Но я готов принять любую роль в ответ.

— Ради ребенка? — спросила девушка, затаив дыхание.

Пусть он скажет, что любит ее! Пусть скажет это четко и искренне, так чтобы она каждую букву расслышала, каждую интонацию прочувствовала. Пусть просто скажет то, что ей еще никогда не говорили. С ней были ради тела, ради борща на ужин и всегда чистого унитаза, ради ребенка, но не ради нее самой!

— Да, — только и сказал Алекс, не решившись снова показывать свои чувства, чтобы не получить новых ссадин на сердце. — Ради него.

— Ну и отлично, — взбрыкнулась Элина и поднялась, откидывая одеяло.

Майка стала слишком короткой для ее животика, который уже становился полноценным животом. Взгляд Алекса задержался на нежной персиковой коже, под которой тихой музыкой, лучшим шедевром на свете, звучит жизнь его сына или дочери — бьется крохотное сердечко. И к этому великолепию приложил руку он.

Не в силах сражаться с собой, он притянул к себе Элину и уткнулся головой в ее живот.

— Какой гладкий и красивый…

— Ага, а потом будут растяжки и целлюлит в три раза больше.

— Все-то тебе надо испортить, — вздохнул Алекс. — Будешь ты такой же красивой, даже еще лучше.

— Ты все равно мое тело не увидишь после родов, так что тебе нечего переживать за его красоту.

— Эль, — глаза мужчины воспылали надеждой, что тем не менее держала в одной руке мыло, а в другой — веревку, — а может, ты дашь мне шанс? Не увидеть твое тело, а просто остаться в твоей жизни, рядом с тобой.

— Зачем тебе это?

Говори же! Говори! Элина до крови врезалась ногтями в кожу ладоней, мысленно умоляя его сказать слова, которые спасут ее, вытащат из этого ледяного ада неопределенности.

— Ребенку нужен отец, — снова не решился на громкие слова Алекс.

Он всегда успеет крикнуть: «Я люблю тебя!» Но ведь любому человеку хочется знать, что это взаимное чувство, а не унизительная подачка. Мол, хозяйка, я принес тебе тапочки. И получить этими тапочками по своей же морде.

— Отец необязательно должен быть биологическим.

Она старалась уколоть его побольнее, выпустить как можно больше крови, чтобы он захлебнулся ею! Ведь она слышала его слова о любви, почему нельзя их повторить?! Или он такой смелый только когда она спит?

— Не так важно, кого ты выберешь в отцы моему ребенку. Ты же мать, — с презрением выплюнул Алекс зараженную болью слюну, — ты распоряжаешься его жизнью. Ладно, это все ерунда. Кто бы не нянчил моего ребенка на постоянной основе, жить ему где-то надо. Этим вопросом сейчас и займемся.

Лед его голоса жег кипятком ее чувствительную душу. Эта война восхваляла проигравших и терзала трупы победителей. Хотя где они, эти победители… И бывают ли они вообще на войне?

— О чем ты?

— О пятикомнатной квартире с евроремонтом, являющейся залогом жизни моего ребенка. Произведем первую часть обмена прямо сейчас.

Он сказал это так, словно ударил ее, избил до крови, превратил лицо в кровавое поле битвы. Приклеил ей на лоб клеймо бесчувственной стервы, торгующей его ребенком!

— Да не нужна мне твоя гребаная квартира! — в слезах крикнула она и толкнула его в грудь. — Не нужны твои чертовы деньги, которые ты кидаешь мне в лицо, как какой-то торгашке с рынка! — Элина еще раз замахнулась на него, но не удержала равновесие и повалилась вперед.

Алекс подхватил ее, бережно касаясь живота. Она плакала так горько, словно за двоих. Будто бы его дочурка в ней тоже рыдала от того, какой плохой у нее отец. Эта сцена разбивала ему сердце маленьким, острым молотком.

— Так а что тебе надо?! Я похож на долбаного экстрасенса из зомбоящика? Не умею я читать мысли, черт возьми!

— Эй, все живы? Или ментов вызывать? — вмешалась Женя, напуганная криками.

— Еще пару минут — и вызывай оперов. Будет убийство с особой жестокостью, — прошипела Элина, отталкивая Алекса и присаживаясь на диван. — Оставь нас, пожалуйста.

Кивнув, подруга скрылась. Эта вечная драма с истериками и руганью уже порядком достала ее.

— Ну так скажи, чего ты хочешь! Прямо и конкретно!