Урод (СИ)

В полном молчании они дошли до крытого сада, где буквально вчера прикасались друг к другу так, как не прикасаются чужие люди. Пока они шли, Лилайна немного успокоилась. Его рука была теплой и, не смотря на мозоли и шрамы, очень бережно сжимала ее пальцы. Этой руки хватало, чтобы ощутить себя защищенной. Никакой Снежный Бог был ей не страшен, если рядом был этот человек. Теперь она снова понимала, почему выбрала именно его, почему верила ему и почему теперь следовала за ним. Только в саду все же вздрогнула, опасаясь, что он снова начнет спрашивать.

Он действительно остановился. Посмотрел в одну сторону, затем в другую, потом на нее. Ей казалось, что она просто разрыдается, если он начнет спрашивать, но он ничего не сказал, а просто шагнул в сторону своей комнаты.

Впервые за все время он открыл потайную дверь медленно, показывая на каменной стене тайную кнопку, а затем, не оборачиваясь, зашел в кромешную тьму своей комнаты.

- Тебе нечего бояться, - произнес он, зажигая свечи в высоких подсвечниках у кровати.

Свечу, что принес с собой, он поставил на стол, вновь выдохнул и обернулся.

Лилайна стояла у кровати и жалобно смотрела на него. В этот момент Антракс впервые почувствовал свою собственную беспомощность. Он не знал, что ему делать и это не был вопрос нехватки опыта или непонимания тех или иных процессов. Что и как он хотел бы сделать с ней этой ночью, он четко знал последние два года и понимал, что ночи на все его желания просто не хватит. Цинизма в нем хватало, чтобы даже обыграть часть сценария, но скованность внутри говорила о напряжении чего-то другого. Невидимая струна натянулась в нем, пройдя вдоль позвоночника, и что с этим делать он просто не знал.

Он смутно понимал, что должен что-то сказать, но слов в его голове не было. Он не хотел ее поить и тем более не хотел принуждать, но видя, как у нее дрожали руки, как она перебирала пальцами складки юбки, он окончательно терялся в собственной растерянности. Решив просто не думать, он шагнул к ней, сбросив перчатку с левой руки, и потянулся было к вороту камзола, как она вдруг спросила, глядя на него огромными глазами:

- Можно мне?

- Хорошо, - ответил он, застыв в шаге от нее.

Лилайна закусила губу и шагнула к нему. Ей вдруг пришло в голову, что если она будет знать его лучше, ей станет спокойнее. Он никогда не причинял ей боль, хоть и говорил часто страшные вещи, даже угрожал, но в действительности был нежен. Вспоминая все, что он сделал для нее, вспоминая его два года назад в Рейне, она коснулась черной ткани. Руки ее дрожали. Она с большим трудом смогла расстегнуть первый крючок. Она вообще не ожидала, что плотная черная ткань могла стягивать грудь, держась на маленьких металлических крючках.

Открыв первый, она невольно отдернула руки, словно опасалась реакции, но Антракс не шелохнулся, только сделал глубокий вдох. Ткань напряглась на миг, и все тут же стало на свои места. Лилайна вновь коснулась камзола, чтобы растянуть следующий крючок.

Тишина сводила ее с ума и потому она заговорила:

- Можно я спрошу?

- Спрашивай.

- У тебя действительно не было женщины? Никогда? – спросила она зажмурившись.

Он не ответил, но и не шелохнулся, когда она разомкнула второй крючок. Сердце у нее сжалось и от его молчания и от понимания, что узкий камзол был натянут на обнаженный торс.

Капля пота на ее глазах скатилась по шее под черную ткань.

- Я просто хочу понять, как так получилось, - заговорила она, следя, как едва различимо приподнимается его грудь в такт размеренному дыханию, и нащупывая следующий крючок. – Та же Кам откровенно влюблена в тебя, наверняка она не первая.

- Это сложно, - наконец, сказал Антракс.

Она поспешно расстегнула два крючка и уткнулась лбом ему в грудь, возясь с последним. Она боялась, что он разозлится, но он спокойно заговорил:

- Далеко не просто так в Эштаре мальчики становятся мужчинами в пятнадцать. В этот период желания тела становятся слишком навязчивыми.

Он помолчал мгновение, понимая, что она замерла и теперь внимательно слушает его.

Попытки подобрать слова успехом не увенчались и потому после молчания он сказал все так, как именно ей говорить не хотел, но именно так он рассказал бы самому себе эту историю:

- Когда мне было пятнадцать я, как и все мальчишки, превратился в озабоченного кретина. Я принимал физическое влечение за симпатию и был готов трахнуть первую попавшуюся бабу. Находясь в ситуации, когда ты никак не можешь проявить ни силу духа, ни ум, ни волю, все на что ты можешь рассчитывать - это на происхождение и смазливую рожу, но на меня смотрели как на уродца, достойного жалости. Это так злило, что я был готов брать силой, но это злило еще больше, до тошноты аж из центра живота.

Он замолчал на короткий миг, понимая, что она все же тихо расстегнула камзол до конца и положила несмело руки поверх пояса, явно не решаясь его развязать.

- Я слушаю, - шепнула она жалобным тихим голосом.

- Я не хотел испытывать отвращение к себе, потому просто запретил себе поддаваться инстинктам.

- И даже не влюблялся?