Урод (СИ)

В конце концов, граф открыл перед ним дверь своего кабинета и предложил молодому человеку войти, и только затем вошел сам, плотно закрывая за собой дверь.

- Нам надо поговорить, - сообщил он изменившимся тоном.

- Говорите, - спокойно ответил Велиан, буквально слыша, как в его голос пробираются нотки холодного металла, свойственные Антраксу, всегда готовому принимать удар.

- Говорят, о тебе спрашивала принцесса, - начал было граф, но Велиан не удержался от вопроса:

- Вы следите за ней?

Граф прищурился, сложив руки у груди.

- Во-первых, я за ней присматриваю, во-вторых, что бы я ни делал, это не твоего ума дело, ясно?

Мгновение Велиан просто смотрел в черные глаза мужчины, а затем кивнул, подавляя в себе властные нотки.

- Ясно, - произнес он тихо. – Простите, но я…

- Что ты?! – вскрикнул граф грозно. – Думаешь, я не понимаю, что у тебя на уме? Может ты и авелонец, но наверняка прожил в Эштаре достаточно, чтобы…

Граф сбился, выругался, нервно махнул рукой и, скалясь, спросил:

- Сколько ты там таких девочек уложил?

- Ни одной! – с вызовом ответил Велиан, запоздало понимая, что до боли сжимает кулаки, причем не для того чтобы сдержаться, а чтобы вступить в бой.

Еще миг и они вцепились бы друг в друга, но именно в этот момент молчаливого противостояния в кабинет влетела Лилайна.

- Дядя Вильям, с каких пор у нас дела с Эштаром?! – спросила она, прежде чем поняла, что в кабинете еще кто-то есть.

- Поди вон, Велиан, - холодно сказал Вильям Шмарн, не сводя глаз с гневного выражения лица своего собеседника.

Молодой человек стиснул зубы так, что на шее проступили жилы, но резко развернувшись, быстро вышел, даже не взглянув на принцессу, закрыл дверь и стал у стены рядом. Он хотел успокоиться, закрыть глаза и послушать, раз уж дело касалось Эштара.

Граф что-то говорил, но так тихо, что его голос полностью заглушался сердцебиением подслушивающего врача.

- Но отец не хотел иметь дел с Эштаром! – отвечала принцесса, явно негодуя. – Какая разница, что они богаты, если его воля была однозначна! Мы не можем не считаться с его мнением!

Граф снова что-то отвечал.

- Сюда? Мэдин? Ты шутишь? Принц? Зачем? Он явится сюда со своим гаремом и будет распугивать людей? Что ж вы не договорились с принцем Антраксом? Давайте говорить сразу с главным чудовищем! Вот это было бы правильно и людей сразу бы стало меньше. Он бы их всех в рабство… за Белое море!

Граф снова что-то говорил, стараясь ее успокоить.

- Какая выгода? – почти кричала принцесса. – Торговый договор с Эштаром потребует пересмотра контроля границы и эштарийцы будут приезжать сюда! Не этого ли боялся мой отец? Или для вас его мнение больше ничего не значит?!

У Антракса кружилась голова. Он перестал что-либо слышать, ощущая странный несуществующий удар в солнечное сплетение. Он потратил так много сил на создание репутации жесткого и властного человека, а теперь она внезапно обернулась против него.

Велиан поплелся прочь, не понимая, почему ему так больно слышать то, что он сам внушил о себе миру.

3. Ветер над Рок-Реном (4)

Антракс знал только один способ по-настоящему обо всем забыть – медицина. Когда он был занят больными, он переставал быть принцем Эштара, учеником Фу-Диена и вообще переставал быть человеком, исчезали и страны, и границы, и культуры, был только процесс бесконечной борьбы жизни со смертью, даже если со стороны это напоминало всего лишь беседу.

Потому он направился в городскую больницу, в которой помогал до того, как его нашла стража. Иметь врачебную грамоту, подписанную Фу-Диеном, и носить его собственный медальон целителя - это как на лбу написать «мастер» и никто не усомнится. Перед ним были открыты двери любой больницы, любой врач смело мог принять его помощь, вот и местный бедный лекарь, увидев его вновь, спросил только одно:

- Ты разве не во дворце?

- Там, но тошнит уже от него.

- Захотел вонючих горожан?

Антракс только кивнул. Да, он хотел именно вонючих горожан с их язвами, гниющими мозолями, запущенными гнойниками и прочей мерзостью, за которой не было бы самомнения и алчности. Он хотел слышать это нелепое: «я это… топором промазал дня три назад, а вот теперь думаю: что-то рука все-таки болит», или «мама сказала, что я притворяюсь, а потом вот…» и много чего еще. Чтобы в голову больше ничего не лезло.

Потому он и занялся делом. Все было просто. Тут успокоить. Здесь назначить длительное лечение. Этому подзатыльник и швы наложить, а вот здесь, увы, уже поздно, но надо разъяснить, как можно прожить подольше.

Он действительно перестал думать, став частью какого-то другого существования, ровно до тех пор, когда в главный зал госпиталя не влетела пышнотелая служанка и не бросилась к нему толкая людей.

- Помогите, я вас по всему городу ищу. На вас одна надежда! – голосила она.

- Слухи, они такие, - усмехнулся его коллега, накладывая повязку полоской грязной трепаной ткани.

- Моя госпожа помирает, совсем помирает, второй день разродиться не может, - сбивчиво объясняла служанка.

- Ну, а от него ты что хочешь? Помрет теперь, и что? – спросил врач, сидевший рядом.