Урод (СИ)

— Не вышло из тебя Деи для Гуинплена, — голос Элины растрескивался, как некачественный фарфор, после каждого произнесенного слова.

— Что за Гуплен? — не понял мужчина, которого меньше всего сейчас заботили какие-то выдумки в бреду.

— Гуинплен, — по слогам повторила она и всхлипнула, ощущая верхней губой соленую слезинку. — Так ничего и не прочитал.

Ее афалиновые глаза ярче, чем когда-либо, светились серебром в тусклом свете гаражной лампы.

— Кто же может быть виноват в том, что произошло? В том, что я добровольно встала на колени на коврике у твоих ног и позволила надеть на свою шею ошейник.

— Не городи чушь, — злобно бросил Дмитрий; его уже трясло от ярости за ее слабость. — Какого черта ты разнылась?! Твои рыдания не спасут нас, только убьют.

— Нас убил ты. Даже не дал нам родиться. А я тебе верила.

— Замолчи.

— А то что? Поглумишься над уродиной? Тыкнешь в меня пальцем? Валяй! Хуже уже быть не может!

Футболка Элины, когда-то бывшая цвета морских водорослей, покрылась пятнами грязи и влажными разводами от слез. Она подтянула к лицу, скованные наручниками руки, и вытерла о рукава слезы. Должно быть, брусьяная помада, на губах с которой она разводилась с мужем, размазалась по лицу. Ею она хотела нанести последний сокрушительный удар по Мише. Мол, смотри, что потерял. Однако удар с тройной силой вернулся ей в челюсть.

— Как я тебе, — снова заговорила девушка, — похожа я на Джокера? Ты же меня не можешь видеть, я забыла.

— Прекрати меня мучить.

Нервный, кашляющий, отрывистый смех девушки резал глубокими язвами его слух.

— Вот и не смотри на меня! — Отчаяние вырвалось из ее горла свистящими звуками. — Не смотри! Я не так прекрасна, как твоя Валери. И меня, а не ее держат в этом гараже (или где мы, черт возьми?!) на привязи. Ну точно, как бешеную собаку, — всхлипнула она. — А что я такого сделала? Поверила красивому и привлекательному хозяину, что он сделает мою жизнь лучше? Собака сама виновата — глупость наказуема.

— Ты не собака, Лина. — Голос Димы опустился до еле слышного шепота. В нем в данный момент гибли целые отряды смертников, рискнувших сделать этот роковой шаг. — Ты не уродина, — протолкнул, точно ком в горле, слова он. — Не уродина!

— Нравится мое лицо? Вот сейчас оно отражает мой внутренний мир! Благодаря тебе. Ты сделал меня калекой в душе, а никак не этот изъян.

— Прости меня, Лина…

— Уродство не бывает внешним. Оно только внутреннее, — продолжала говорить Элина в забытье. — Подумаешь, человеку не хватает красоты. Рано или поздно природа отберет у нас любую красоту, любой фантик будет отправлен в урну. А вот когда человеку не хватает души — это беда. Без нее конфетка быстро сгнивает, какой бы дорогой она не была.

— Что мне сделать, чтобы ты простила меня, Лина?

— Для начала, хотя бы не называй меня так. Линой меня зовут только ублюдки. Их всего два: ты и бывший муж.

— А Элей можно?

— Нет.

— Эля! Лина! Элина! — вскричал мужчина и звякнул наручниками, вырываясь из поганого железа. Быть так близко к любимой женщине, на расстоянии вытянутой руки, и так далеко, за сотни тысяч километров от ее души, — невыносимо. — Все будет хорошо. Мы выберемся.

— Даже если так. Наши дороги уже разошлись.

— Не говори…

— Не приказывай, что мне делать, а что нет! Не смей!

Дмитрий, словно зверь на цепи, метался из стороны в сторону. Что же он наделал со своей жизнью. Просто сжег ее, точно надоевшую книгу с дешевым сюжетом. Вырвал из нее лист за листом самые лучшие и светлые страницы. Вовремя же он забыл, что автор сей гадкой писанины — он сам.

— Лина…

— Дай мне насладиться последними минутами тишины в грязи этого места. Ты угадал: я всегда мечтала умереть именно так, — бессильно огрызнулась она, проигрывая страху, что щупальцами рыскал по ее липкому от пота телу, и в помещении застыла молекулами воздуха тишина. — Не вышло из тебя Деи для Гуинплена… Не вышло. Ведь ты зрячий, а глазам никогда не увидеть того, что видит сердце...

Обида — токсичный отход, благодаря которому наши души покрыты километрами непроходимой местности, забитой тоннами шлака.

— Зачем ты это сделал? — все-таки спросила Элина, не в силах держать эту сточную канаву обид в себе.

— Что я сделал? — испуганно переспросил он, думая, что все уже знает.

— Зачем… переспал с ней?

Она умоляла себя говорить равнодушно, словно его измена не больно ранит. Но он отковырял от ее сердца больше половины тонкой ржавой иголочкой. Даже Мишины похождения не значили так много и не заливали всю ее кровью изнутри.

— С кем? С этой сукой? Валери? — Мужчина чуть не задохнулся. — Да ты что, Эля! Я даже не прикасался к этой стерляди!

— Да, да, а я просто вижу галлюцинации. Точно! Элина всегда дура! Даже когда ты голый валяешься рядом с ней, дура все равно я!

— Чего разорались, голубки? — снова возник где-то возле виска голос мужчины.

Обида, временно завоевавшая престол, передала вожжи страху. Страх совсем распоясался и уже ничего не стеснялся: измывался над ней со всей силой.

— Кто вы? — пискнула Элина, предвидя удар за каждое слово.

— Заткнись, — голос Валери.

— Это ты закрой рот, тварь! — крикнул Дмитрий.