Уродина

— О, вы на обучении, не так ли? — спрашивает она, когда присматривается, поправляя очки на переносице.

— Да, мэм. Это мой первый день, — отвечаю я и сканирую один из последних товаров на ленточном конвейере.

— Первый день? — взвизгивает она, а затем добавляет: — О, мой Бог, ты будешь управлять этим местом прежде, чем поймешь это, — она снова улыбается мне.

Впервые за долгое время я чувствую нечто иное, чем осуждение. Совершенно незнакомый человек, случайная пожилая леди не смотрит на меня, как на мусор. Ее слова предназначены для того, чтобы дать мне силу и уверенность, и я знаю, что эти слова, хоть они и могут быть несущественными для многих, будут жить со мной на протяжении всей жизни.

— Спасибо, — говорю я, чувствуя, как мое лицо проясняется, а губы изгибаются в неподдельной улыбке. Я сканирую последние ее товары, она расплачивается за них, а я желаю ей фантастического дня. Она никогда не узнает о воздействии доброты, которую показала мне всего одним простым предложением.

Я начинаю сканировать товары следующего покупателя, и Люк, менеджер кассиров, подходит ко мне и говорит выключить питание. Мы с Шейн заканчиваем в одно и то же время, и я отхожу от кассы, собираясь пойти в комнату для персонала.

— Эй, пойдем, пообедаем вместе, — радостно говорит она.

Черт, я ничего не принесла с собой, и у меня нет денег.

— Я не очень голодна, — отвечаю я, хотя, по правде говоря, мой живот урчит, к счастью, недостаточно громко для нее, чтобы услышать. Но достаточно громко, чтобы напомнить мне, как я хочу есть.

— Моя очередь платить, давай, пойдем. У нас есть только полчаса, — Шейн берет меня за руку и тянет на улицу. Рядом с продуктовым магазином есть гастроном, и мы идем туда.

— Они делают лучшую пастрому на ржаном хлебе. Ты ведь любишь пастрому, верно?

Я могу с уверенностью сказать, что да, потому что миссис Хэкли делала ее для меня.

— Да, особенно с горчицей.

— Два ржаных сэндвича с пастромой и оба с горчицей. Я возьму бутылку воды и… — Шейн поворачивается ко мне и спрашивает глазами, какой напиток я хочу.

— Тоже воду, пожалуйста.

Леди обслуживает нас, и Шейн платит за наш обед. Она первой выходит на улицу и идет вниз по улице, в небольшой парк, в котором есть три стола и множество качелей. Один из столов занят мамой, которая наблюдает за своей дочерью на качелях.

— Итак, расскажи мне о себе, — говорит Шейн, когда садится, разворачивает свой сэндвич и кусает его.

— Особо нечего рассказывать. Мне семнадцать лет, и я оканчиваю среднюю школу. А ты?

— Я? Ну, я отчасти застряла в этом городе. Но я хочу быть актрисой. Мне просто нужно накопить достаточно денег, чтобы купить билет отсюда. Я работаю в магазине уже два года и продолжаю копить, но… — она пожимает плечами и делает еще один укус.

— Но что?

— Трудно накопить хоть что-то, работая за восемь долларов в час. Я живу одна, и самой приходится платить за свою медицинскую страховку. Это трудно, знаешь ли. Я надеюсь, что однажды меня повысят, и тогда они будут хотя бы платить за мою медицинскую страховку.

— Почему ты живешь одна? — я кусаю свой восхитительный сэндвич.

— Мать сбежала, а отец умер. Она нашла себе нового парня, который не хотел ребенка, бродящего вокруг, поэтому в прошлом году она сказала мне, что у меня есть два месяца, чтобы съехать. Я живу в гараже, переделанном в квартиру. Арендная плата дешевая и люди по-настоящему хорошие. У них есть маленькая девочка, и иногда они просят меня присмотреть за ней. Когда я сижу с ней, они учитывают это при оплате аренды. Но, знаешь, это все равно тяжело.

Мне нравится Шейн. Она рассказала мне свою историю не для того, чтобы я пожалела ее. На самом деле я думаю, что она спокойна насчет этого.

— Это моя первая работа, — делаю я попытку завести разговор.

— Да, серьезно? Ты действительно хорошо справляешься, — говорит она. Я страсть как хочу исправить ее английский, но не в том положении, чтобы сказать что-либо ей. — Что ты собираешься делать со своей первой зарплатой? Пойти и отпраздновать? — она исполняет небольшой танец, сидя на месте. Это заставляет меня смеяться.

— Что это было? — дразню я, когда ем свой обед.

— Что? Это? — она делает то же самое движение, но более театрально. Мы смеемся над ее глупыми, невинными повадками. — Но действительно, что ты собираешься делать? Не то чтобы тебе можно было пить, но ты можешь весело провести время с друзьями.

Это меняет настроение разговора. Я откладываю свой сэндвич и беру воду, пытаясь восстановить барьер между нами.

— Я просто хочу купить книгу, — отвечаю я, отпивая воду.

— Книгу? Сколько тебе лет? — ее тон меняется, и она ехидничает со мной.

— Да, я знаю, что это, вероятно, действительно странно, но у меня была любимая книга, но недавно она была уничтожена, и я хочу другой экземпляр. Это даже не книга, это пьеса.

Шейн странно на меня смотрит.

— Нет, серьезно, ты восьмидесятилетняя женщина под прикрытием? Меня одурачили, да? — она осматривается, как будто ищет что-то. Это снова заставляет меня смеяться. — Где камеры, бабуля? — она встает и озирается.

— Привет, Шейн, — говорит мимо проходящий парень.