Уродливая правда

6 июня

Отец приехал навестить меня. В этот раз без предупреждения. Никакой картошки-фри или сэндвичей. В середине дня он появился в дверях на кухню в своем обычном сером костюме и белой рубашке.

Он сказал: «Мелли, я так рад тебя видеть! Ты так похорошела». Затем он зашел и крепко меня обнял, словно я только что вернулась из отпуска. Поначалу я даже говорить не могла, настолько была шокирована. А затем, словно удар в лицо, до меня дошло. Этот человек – причина, почему я заперта в этом месте уже несколько месяцев. Я оттолкнула его, мое сердце билось словно барабан, весь гнев поднялся на поверхность, и я заявила, что хочу покинуть это место: «Ты не можешь меня держать взаперти».

И он согласился со мной: «Я знаю. У тебя есть полное право злиться на меня, но я надеюсь, что однажды ты оглянешься назад на это время, на это место и поймешь, как сильно оно пошло тебе на пользу. Ты поймешь, что это я делал ради твоего здоровья, твоей безопасности и, что важнее всего, чтобы ты была жива».

Я ответила: «Папа, я не собираюсь сводить счеты с жизнью. Никогда не собиралась, и ты прекрасно это знаешь». А он возразил: «Я не хочу обсуждать произошедшее. Я не хочу разрушать ту пользу, которую принесло тебе пребывание здесь. Мелли, ты такая сильная! Я хочу, чтобы ты вернула свою жизнь».

И тут от гнева не осталось и следа, и я упала на диван в слезах, потому что мне показалось, что он меня отпустит и я наконец-то буду свободной. Я смогу снова обнять моих мальчишек. Надо было понимать, что так просто я не отделаюсь.

Затем он сказал: «В следующем месяце мы запускаем парфюм Ocean, и нам бы очень хотелось, чтобы ты снялась в фотосессии с флаконом. Точно такая же фотосессия, как обычно. Что скажешь?».

Я кивнула. Что угодно, лишь бы выбраться отсюда. Отец добавил: «Смотри на это как на тест».

Я почувствовала, как с моего лица спал цвет, пока его слова укладывались в голове. Я уточнила, что имелось в виду, и он объяснил, что в дом приедет очень маленькая съемочная группа и они проведут фотосессию на пляже. Мне дадут одежду и сделают мейкап. Прическа будет моей ответственностью, поскольку в дом никому нельзя заходить. Он сказал: «Тут дел на полдня максимум». Я спросила: «И тогда ты отпустишь меня?»

Он заверил меня: «Если сможешь доказать, что ты достаточно сильная, чтобы справиться с фотосессией, и сможешь приемлемо себя вести, тогда да, вскоре после этого ты покинешь это место».

Какое-то время я сидела и обдумывала его слова. Ко мне вернулся гнев, обжигающий лицо. Я хотела сказать нет. Хотела заорать на него, что не буду делать то, что он просит, до тех пор, пока не освободит меня. Но я помнила, что у него на руках все карты, а у меня ни одной.

Когда я промолчала, отец произнес: «Мелли, я полностью пойму тебя, если ты не чувствуешь себя в силах участвовать в этой фотосессии. У нас достаточно фотографий, где ты позируешь для других продуктов. Мы можем наложить туда парфюм и использовать их».

Я сразу поняла смысл его слов. Он прямо говорил, что не так уж я и нужна. Угроза. Мне пришлось согласиться: «Хорошо, я сделаю это». В ответ он улыбнулся, встал и ушел. Напоследок он бросил: «Они приедут на следующей неделе. Во вторник». И я почувствовала, что мне надо спросить его, какое сегодня число. Перед тем как открыть дверь в кухню и уйти, он ответил мне. Я сидела на диване и слушала щелчок замка.

7 июня

Мне нужно многое переварить. Отец сказал, что я могу уйти. Мне просто нужно закончить фотосессию.

Доверяю ли я ему?

Есть ли у меня выбор?

13 июня

Завтра, в день, когда состоится фотосессия, будет ровно четыре месяца моего заточения. Завтра я уезжаю домой. Я вся дрожу от волнения. Я должна верить, что покину это место.