«Беку, конечно, трудно переключиться на другую политику, — продолжал Литвинов, — ибо это означало бы признание ошибочности всей его прежней внешнеполитической концепции. Он, вероятно, надеется новым отказом от сближения с нами купить кое-какие уступки у Гитлера. Логически рассуждая, трудно допустить возможность серьезного германо-польского соглашения, ибо Польше нечем заплатить за отказ Германии от притязаний на Данциг, на „коридор“, на Силезию и на Литву… Логика событий как будто должна поэтому гнать Польшу довольно далеко по пути сотрудничества с нами, но события не всегда следуют логике»[588]
.Логика событий действительно должна была гнать Польшу в направлении самого широкого сотрудничества и тесного взаимодействия с СССР. Но какая может быть логика у не отдающих отчета происходящему? Весь межвоенный период поляки накручивали себя русофобией и антисоветчиной, развивали теории о Польше как «бастионе западной цивилизации», вынашивали планы отторжения части советских территорий. Если уж в августе 1939-го — перед непосредственной угрозой гитлеровского нападения логика не погнала поляков по пути сотрудничества с СССР, то в конце 1938-го и подавно ничего подобного не могло произойти.
Литвинов прав, что Беку было трудно переключиться на другую политику, ибо это означало признание ошибочности всей его прежней линии. Но ему было трудно вообще отказаться от прежней линии, ведь именно она, и так полагал не один Бек, а практически все тогдашнее польское руководство, сулила Польше «величие», открывала перспективы территориальных захватов. Именно этим был ценен союз с агрессором Гитлером. А что давала Польше политика обуздания гитлеровской агрессии? Ничего. Ничего из того, о чем тогда мечтали в Варшаве. Самосохранение? Но авантюристы редко руководствуются чувством самосохранения. К сожалению, международная арена — это конструкция из элементов домино, и авантюры одних дорого обходятся очень многим.
«Адольф Гитлер вместе с Рыдз-Смиглы принимали бы парад победоносных польско-германских войск…»
В конце 1938-го — начале 1939-го Польша оказалась перед трудным выбором: продолжать ли политику союза с Гитлером, условия которого становились все тяжелее, либо попытаться вернуться к тому положению, что было до января 1934 г. (до заключения польско-германского пакта о ненападении), т. е. к ориентации на альянс с западными державами.
Варшаву, безусловно, не отталкивала ни фигура Гитлера, не нацистская идеология, не порядки третьего рейха, не агрессивный характер германской внешней политики. Польша оказалась не готова к урегулированию на тех началах, которые были предложены Берлином. Полякам было сложно пойти на уступку Данцига в пользу рейха как по экономическим причинам (через Данциг шло две трети внешней торговли), так и по соображениям престижа. Не мог не принимать во внимание Бек и польское общественное мнение, которое ни за что не восприняло бы подобный шаг (тем паче после двух десятков лет его массированной обработки в шовинистическом духе!). Так же, как и Гитлер, сделавший воссоединение немецкого народа в рамках одного государства одним из столпов своей внешнеполитической доктрины, не мог не поднимать эту проблему, в т. ч. и по причине авторитета его власти внутри Германии. По вопросу о Данциге общественное мнение обеих государств — Германии и Польши — находилось в антагонистическом противоречии.
Не актуализируй Гитлер проблему Данцига и «польского коридора» в конце 1938-го, отложи он решение этого вопроса на более поздний период, и Польша, скорее всего, продолжала бы оставаться союзником Германии. Варшава демонстрировала такую готовность.
Собственно, даже не Гитлер, а Бек первым поставил на повестку дня вопрос о необходимости широкого польско-германского урегулирования, которое бы стало залогом польско-германской дружбы на будущее. Так, в момент судетского кризиса, т. с. на пике польско-германской дружбы, 19 сентября 1938-го, глава МИД Польши в директивах польскому послу в Берлине Липскому для переговоров с Гитлером сформулировал следующие предложения:
«Дальнейший ход событий, что касается польской стороны, зависит прежде всего от решения правительства, но также и от общественного мнения. В дальнейшем в этой области будет особенно важна стабилизация польско-германских отношений. Здесь заслуживают внимания следующие проблемы:
а) Гданьский вопрос играет в настроениях главную роль. В связи с этим и в связи с банкротством Лиги Наций представляется необходимым простой договор, стабилизирующий положение вольного города.
б) Ясная формула, подобная германо-итальянской, в вопросе о границах может способствовать парализованию интриг между Польшей и Германией на международной арене. (Очевидно, имелось в виду германо-итальянское соглашение от 25 октября 1936-го, содержавшее разграничение сфер влияния на Балканах и в Дунайском бассейне. —
в) Продление пакта от 1934 г. может явиться дополнительным фактором стабилизации»[589]
.