«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война

Из записи беседы полномочного представителя СССР в Польше с министром иностранных дел Польши Беком: «Польша своим маневром в Берлине хотела достичь и достигла иного: она отстаивала и отстояла свои международные позиции. Польша, конечно, вовсе не претендует быть „пятым“ в пресловутой „директории“ (Бек вспоминает, что продиктовал „Газете польской“ в свое время насмешливое заявление о „приставном стуле“), Польша хочет, чтобы без нее не решались вопросы, ее касающиеся. Пока еще линия Франции в вопросе разоружений неясна, но Франция как будто считает для себя возможным вести с Германией сепаратные переговоры по вопросам интернационального значения»[233].

Здесь Бек ведет речь о «пакте четырех» («Пакт согласия и сотрудничества»), подписанном 15 июля 1933-го в Риме (он был инициирован Муссолини) представителями Англии, Франции, Германии и Италии в целях урегулирования взаимных разногласий. Это соглашение (к слову, так и не вступившее в силу, ибо не было ратифицировано), как и переговоры в формате «четверки», пытавшейся образовать «директорию» для улаживания и управления европейскими делами, было далеко не безупречным действом. К переговорам не была привлечена Москва. «Директория» фактически противопоставляла себя Лиге Наций. Тем не менее пакт был подписан во французской редакции, исключавшей пересмотр версальских договоров (чего добивалась, в частности, Германия) — что в целом гарантировало в т. ч. интересы Польши (включая ее границы).

Узкий формат участников — только великие державы — обычное дело в таких случаях (даже сейчас ключевые вопросы мировой политики решаются в кругу «тяжеловесов»), дань реальной политике, определяемой, кто бы что ни декларировал о «равенстве наций», наиболее сильными игроками. И ту же Чехословакию «пакт четырех», принятый без ее участия, почему-то не оскорбил, хотя и у Праги были поначалу предостережения к этим переговорам.

Варшаву возмутило не содержание пакта, а то, что «великую Польшу» не усадили за один стол с Англией, Францией, Германией и Италией!

«Мы не собирались и не собираемся рвать с Францией, но она должна должным образом оценивать нас», — заявит Бек советскому полпреду 5 января 1934 г.[234]

Надо заметить, что у Бека были и личные счеты с Францией. В 1932-м Париж отказался принять его в качестве посла Польши во Франции (в 1920 г., будучи военным атташе при польском посольстве, Бек оказался замешан в скандале с похищением документов французского генштаба[235]. В ответ на это Пилсудский в том же году сделал Бека — неприемлемого партнера для своих как бы главных союзников — главой польского МИД! Т.с. «утер нос» французам!

Гитлер же сделал вид, что оценивает Польшу «должным образом» — как равного! 13 февраля в беседе с Беком Литвинов попросит главу польского МИД высказаться, какие, по его мнению, причины могли побудить Германию пойти на соглашение с Польшей, учитывая, что даже в веймарские времена, например Штреземана (в августе — ноябре 1923-го глава правительства, с августа 1923-го и до своей смерти в октябре 1929-го — министр иностранных дел Германии), в Берлине не решались на такие договоренности. Не говоря уж о том, что польско-германское урегулирование совершенно идет вразрез с идеологией Гитлера.

Бек ответил, что «до прихода гитлеровцев политику Германии делали Пруссия и пруссаки, которые придавали преувеличенное значение вопросу о коридоре и Восточной Пруссии». А Гитлер, мол, австриец, поэтому с его приходом к власти «Пруссия сейчас перестала существовать, есть только Германия, с которой легче столковаться». Ну, и самое главное: «Германия убедилась, что Польша не является маленьким сезонным государством, каковым его раньше считали, и поэтому чувство реальности подсказывает большее внимание к ней»[236].

При последующих беседах, состоявшихся 14 и 15 февраля 1934-го (дело было в ходе визита Бека в Москву), Литвинов напрасно пытался убедить польского коллегу в том, что Гитлер пришел к власти на вполне конкретной платформе непризнания польского коридора и реванша и что своим нынешним соглашением с Польшей он входит в противоречие с этой своей платформой — что должно было бы насторожить Польшу.

Советский нарком безуспешно опровергал иллюзии Бека относительно «исчезновения Пруссии» — прусский дух, настаивал он, по-прежнему господствует во всей Германии, а «в смысле идеологии Германия есть теперь сплошная Пруссия»: «Прусские изречения о необходимости найти себе место под солнцем, об избытке населения, которому нужно найти новые территории для колонизации, глорификации военного духа и военных завоеваний, находят себе наиболее яркое выражение в учениях гитлеровцев».