«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война

Учитывая, что напряжение на польско-литовской границе не спадает, 18 марта 1938-го советский нарком Литвинов повторно предупредил Варшаву о тяжелых последствиях, которые могут наступить в случае применения силы в отношении Литвы. Гжибовскому Литвинов в дипломатичной форме указал, что врать нехорошо: «Я напомнил ему, что в последнем разговоре он отрицал посылку Литве ультиматума», — сказано в записи беседы, «и спросил, удостоверился ли он, что действительно никакого ультиматума нет».

Гжибовский стал выкручиваться — дескать, «он о таком ультиматуме из Варшавы не извещен». И вообще, мол, это двусторонние польско-литовские отношения (Гитлер в аналогичном случае говаривал, что германо-австрийские отношения — это «семейное дело немецкого народа»).

На что Литвинов заметил, что Литва как суверенное государство может сама определять свои отношения с Польшей, и, «когда это будет делаться совершенно добровольно, без принуждения и это не будет затрагивать независимости Литвы, мы вмешиваться не будем». «Если, однако, я побеспокоил посла, — продолжал нарком, — то потому, что я получил только что официальное извещение от литовского посланника о вручении вчера вечером литовскому правительству ультиматума (того самого, которого, по словам польского посла в Москве „не было вообще“ и который, согласно заверениям Бека послу Франции в Париже, „будет снят“. — С. Л.), на который требуется дать ответ в течение 48 часов, с угрозой в противном случае „обеспечения государственных интересов Польши собственными средствами“».

Понятно, что «обеспечение государственных интересов Польши собственными средствами» означало агрессию против Литвы.

Поэтому Литвинов заявил предельно жестко: «Если такой ультиматум действительно вручен, то я должен оставить в силе и подтвердить то заявление, которое я сделал послу 16-го. Дело принимает слишком серьезный оборот, чтобы я мог ограничиться выслушиванием варшавского ответа, переданного по телефону.

Обращает мое особое внимание то, что Польша добивается своим ультиматумом не только установления дипломатических отношений, но, по-видимому, без всяких оговорок, т. е. (полного) отказа Литвы от своей точки зрения относительно Виленщины и по другим спорным вопросам. Такие требования, да еще предъявленные в ультимативной форме, равносильны изнасилованию Литвы, а я уже говорил послу о нашей заинтересованности в сохранении полной независимости за литовским государством»[478].

Заметим также, что Москва не только сама оказала давление на Польшу, но привлекла к этому процессу и Париж (а тот в свою очередь Лондон).

«Лишь бессильно разводя руками, признает Франсуа-Понсе (посол Франции в Берлине. — С. Л.) в разговоре с нашим поверенным в делах в Берлине, что Польша явно помогает Гитлеру в его действиях», — возмущался Литвинов в письме советскому полпреду в Париже, требуя от последнего обратить внимание французского правительства на необходимость активизировать работу с этим «союзником Франции». «Польше, совершающей свой наезднический наскок на Литву», высказывал недовольство советский нарком, со стороны Парижа не оказывается «серьезного противодействия»[479].

Активность советской дипломатии дала результаты. Впоследствии поляки даже будут возмущаться поведением французов в момент этого кризиса. В частности, 27 мая 1938-го посол Польши во Франции Лукасевич скажет главе французского МИД: «В польском обществе еще живы досадные воспоминания о недоброжелательном отношении к нам всей французской прессы в момент больших трудностей, которые испытывала Польша во время инцидента с Литвой. Я помню неслыханное поведение французской дипломатии при разрешении столь важной и жизненной для Польши проблемы».

«Неслыханное» поведение Парижа! Очевидно, поляки надеялись, что Франция поведет себя примерно так же, как в 1918–1921 гг., когда Париж закрывал глаза на выходки галлеров и желиговских. Но мало того, что Франция не поддержала «великую Польшу» в расширении ее территории, так еще и искала возможности привлечь СССР для противодействия агрессии Гитлера в Европе! Польский посол попенял французам: «У нас хорошо сохранилось в памяти впечатление о том, что в тот важный для Польши момент Франция не только не была рядом с нами, а, наоборот, пренебрегая нашими интересами, она была поглощена вопросом о возможном проходе советских войск через чужие территории в случае войны с Германией»[480].

Собственно, в этой тираде польского посла в Париже содержится не только сожаление, что аннексионистские планы Варшавы остались нереализованными, но и по сути объяснение, почему Польша встала на сторону Гитлера: Германия, в отличие от Франции, открывала перед Польшей переспективы увеличения территории посредством агрессивных захватов. А что могли предложить Польше французы? Борьбу за мир? Поиск коридора для советских войск «в случае войны с Германией»?