В том, что Польша имеет военные антигерманские договоренности с СССР, поляки смогли убедить даже французов, о чем и сделал заявление один из «французских депутатов на заседании комиссии по иностранным делам палаты депутатов». В прибалтийских странах распространилось мнение, что Польша и СССР «окончательно договорились» против Германии. Как писал Стомоняков, «даже такой политик, как Циеленс (высокопоставленный сотрудник МИД Латвии, в прошлом глава латвийского внешнеполитического ведомства. —
В Москве было принято решение подыграть полякам. Как инструктировала коллегия НКИД советского представителя в Варшаве, «мы не заинтересованы в том, чтобы разоблачать попытки польского правительства преувеличивать перед внешним миром размеры достигнутого соглашения между нашими странами». По мнению Москвы, такая демонстрация должна была оказать влияние на политику германского правительства[186]
.19 апреля 1933-го на имя полномочного представителя СССР в Польше Антонова-Овсеенко приходит еще одно письмо из НКИД, в котором также проводится тезис о советско-польском сближении, инициатором которого якобы выступает обеспокоенная приходом Гитлера к власти Варшава.
Международное положение Польши, указывалось в документе, «в связи с подъемом националистской волны в Германии… конечно, ухудшилось по сравнению с тем, что было до этого… Приход Гитлера к власти и постановка ревизионистских проектов в повестку дня европейской политики, увеличив шансы вооруженного столкновения между Польшей и Германией, создали в то же время предпосылки для укрепления связей Польши с Францией и Малой Антантой… Все говорит за то, что и Польша со своей стороны будет стремиться к дальнейшему углублению и укреплению своих связей с Францией и Малой Антантой (альянс Чехословакии, Румынии и Югославии, созданный в 1920–1921 гг.; один из альянсов в системе французских военных союзов. —
Сделанные в Москве выводы — о необходимости укрепления связей Польши в рамках системы французских союзов — были логичны. Но советская дипломатия не учла, во-первых, степень польской неадекватности (которая еще не раз проявится), а во-вторых, истинных планов Варшавы, которой было мало закрепить территориальные приобретения после Первой мировой войны, ей (Варшаве) хотелось еще большего расширения своих владений.
Но на тот момент советской дипломатии польская политика представлялась в розовом цвете. Москва полагала, что поляки искренне протягивают руку дружбы, и спешила ее крепко пожать: «идет все более очевидное стремление Польши если не к улучшению, то по крайней мере к манифестированию улучшения отношений с нами. Это отражается буквально на всем… Это стремление Польши целиком отвечает также и нашим интересам. Мы поэтому решили по всем текущим вопросам наших отношений, где это только допускается нашими интересами, идти навстречу польским предложениям и стремиться не только укрепить наши отношения с Польшей, но также манифестировать перед внешним миром их улучшение», — отмечалось в инструкции представителю СССР в Польше[188]
.В русле этого посыла — идти навстречу полякам во всем, в чем только возможно, подыгрывать их внешнеполитическому блефу (тайный замысел которого Москве в тот момент был еще непонятен) — было решено послать в Польшу авторитетную хозяйственную делегацию, возглавляемую заместителем народного комиссара внешней торговли Боевым. «Поляки, несомненно, будут раздувать значение этой поездки, и мы, конечно, не должны им в этом мешать», — отмечалось в документе[189]
.Кроме того, в первой половине 1933-го были достигнуты договоренности о расширении культурного обмена между СССР и Польшей, что также должно было продемонстрировать всему миру настрой на советско-польское сближение. А по замыслу и искреннему желанию Москвы — не только продемонстрировать, но и воплотить такую политику в жизнь.
Очевидно, со стороны советской дипломатии это было ошибкой — содействовать польским внешнеполитическим игрищам, не заручившись реальными гарантиями Польши на тот счет, что такая политика (совместного советско-польского противодействия Гитлеру) есть долгосрочный курс Варшавы на внешней арене. Москва недооценила степень польского коварства. Ниже мы убедимся, что со стороны Польши «сближение с СССР» было всего лишь инструментом повлиять на Германию, усадив последнюю за стол переговоров. Варшава разыгрывала куда более сложную комбинацию, чем представляли себе в Москве, и поляки вовсе не ставили себе цель охладить наступательный пыл Гитлера — они хотели перенаправить его в другую сторону. Польша блефовала (в первую очередь перед Берлином), поднимая свои внешнеполитические «акции», с тем чтобы в какой-то момент выбросить отыгранный «советский козырь» и договориться с Германией — против интересов СССР.