Урок

И я вдруг подумал… я вдруг подумал… я вдруг подумал, и это спасло меня. Подумал, что кидаю себя, жизнь на рельсы так же, как некогда поставил нетронутое кушанье на стол с нечистыми подносами. Я ощутил что-то нечистое в том, что хочу совершить. Всю жизнь во всех моих неловкостях, нелепостях, неудачах меня ободряла мысль, что, несмотря ни на что, я чистый человек, пусть несуразный, неумеха, нескладеха, но — чистый! Если быть абсолютно честным, эта мысль несколько утешала меня до известного вам разочарования во «внутренних монологах». Затем я вообще старался о себе, о собственной душе, забыть. И вот сейчас при воспоминании о столовой ощутил нечистоту.

Я повернулся спиной к железнодорожному полотну, время из замедленного стало нормальным, за мной мгновенно загрохотал, обдавая меня жарким воздухом, поезд.

Я испытывал огромную усталость и какое-то, как понимаю теперь, умиление, растроганное состояние души. Мне было больно и… хорошо. Нечто подобное я испытывал в детстве после операции в больнице, когда отходил от местного наркоза, было все больнее, но чем больнее, тем лучше на душе, — потому что то, чего я боялся, осталось позади и оказалось менее страшным, чем я думал.

Мне захотелось с кем-нибудь поговорить. Все равно с кем и все равно о чем. К женщинам, конечно, я подойти после всего пережитого не решался. А как подойти к мужчинам? Смешно сказать: мне двадцать пять лет, я детдомовец, рабочий человек, а заговорить с незнакомым для меня до сих пор было делом почти невозможным, даже в поездах, где развязываются языки, я больше молчал. Я решил попросить у кого-нибудь закурить. По моим наблюдениям, табак, как и водка, весьма стимулирует мужское общение. Я подошел к нескольким незнакомым людям разного возраста — от шестнадцати до семидесяти лет — и все они, как назло, оказались некурящими. Можно было подумать, что я попал в какой-то город для некурящих. Были некогда железнодорожные вагоны для некурящих, а теперь появились города… Этой мысленной шуткой я пытался себя утешить, уйдя от мысли, что я как был неудачником до той решающей минуты у железнодорожного полотна, так неудачником и остался и, в сущности, ничего не изменилось.

Почему нельзя остановить человека на улице и попросить его выслушать историю жизни? Обратиться к нему не со стертыми словами: «Сигаретой не угостите?», а доверчиво: «Человек, выслушай мою исповедь!» Может быть, когда-нибудь это будет естественно? Но сегодня, пожалуй, дико.

На стоянке такси выстроилась шеренга машин, и я подумал: а что, если сяду и расскажу все шоферу? Живой человек, и деться ему некуда: не выпрыгнешь из машины. И деньги с пассажира берет немалые, хочешь не хочешь выслушивай, шоферы такси, говорят, самые общительные люди…

Я сел, рассказал шоферу, будто бы командирован в этот город на несколько дней и вот хочу посмотреть его, увидеть стройку ночью, делать мне нечего, деньжата есть, в общем — покатай! Он хмуро выслушал: «Поехали». И не успели мы тронуться, не поворачивая головы, он ко мне обратился: «Я тебя никогда не видел и, наверное, не увижу никогда в жизни, ты не отсюда, послушай, что иногда судьба выкидывает». В общем повторился сюжет того печального чеховского рассказа о старом несчастном извозчике с той лишь разницей, что этот, сегодняшний, за баранкой, нашел седока, который наконец выслушал его.

И вот ночь, я опять в общежитии, соседи мои храпят во сне, а я пишу вам это письмо. Помните, в самом начале я обещал вам сообщение немалой важности. Сейчас вы, наверное, будете разочарованы. Оно заключается в том, что я живу. Живу. Я не ушел из жизни. Живу-у…

…На этом кончалась исповедь одинокого человека. Письмо без подписи. Письмо, написанное для того, чтобы рассказать историю одной жизни и поделиться неожиданной радостью: я живу.

Когда я кончил читать письмо, я испытал уже не раз пережитое мной удивление, подняв голову и увидев, что в комнате никого нет.

Казалось, он секунду назад неслышно ушел — ушел, чтобы жить.

Действительно, сегодня не остановишь на улице человека с тем, чтобы рассказать ему историю жизни, исповедаться. Но хорошо, что существуют письма. Ведь, написав, понимаешь что-то важное для себя, а может быть, и не только для себя одного.

За незримой чертой

Весенний солнечный субботний день: переполненные магазины, оживленные улицы; большие очереди в ожидании такси.

В очереди все с покупками, все что-то держат в руках или бережно поставили у ног. Ждут машин терпеливо и даже как-то разнеженно — апрель, теплынь… Машины подкатывают редко. Очередь, как река в песне, движется и не движется. Лишь самый первый, кому садиться сейчас, нестарый большой мужчина с мягким, большим, как сугроб, пакетом, вызывающим неприятную в сияющий этот день мысль о ватном тяжелом одеяле, высматривает с явным нетерпением в потоке машин зеленый фонарик.

Вдруг две женщины, пожилые, печальные, похожие на учительниц на пенсии, с розами в целлофане, бегут будто бы не по тротуару — по перрону, обращаются к очереди:

— Мы на похороны опаздываем.