Урок

— Сядьте! — она стала опять серьезной, строгой, двадцатипятилетней. — Несколько месяцев назад кто-то исхитрился и угнал нашу машину. Когда у вас будет собственная, вы поймете, что это такое! Муж чуть с ума не сошел… Мы не спали целую неделю. У него было настоящее нервное потрясение, пока ее искали. Ведь не все же машины находят, понимаете, не все. А он без машины жить не может, это его, как говорится, alter ego. — Она с особым тщанием, почти по слогам, вытвердила латынь, как на уроке, точнее, как на экзамене. — Ну вот, в эти безумные дни и ночи я ему пообещала, что, если машину не найдут, я обменяю нашу библиотеку на новые «Жигули». А он в ответ только нервно смеялся и еще больше злился. Он говорил: «Попробуй, найди дурака, чтобы „Жигули“ на эту пыль!» Ну, про пыль он со зла, понятно, в запальчивости. Но все равно я обижалась ужасно, и не потому, что я люблю все это так же безумно, как вы или тот капитан…

— Какой капитан? — вырвалось у меня.

— Не перебивайте, пожалуйста. Дойдет очередь и до него. Ну вот. Меня это обижало не потому, что я все это ужасно люблю, а потому, что он не оценил моего порыва. И потом мы часто из-за этого ссорились. Ссорились в шутку, но и не в шутку. Потом, — уточнила она, — когда машину нашли. Он по-прежнему не верил, что я библиотеку обменяла бы на «Жигули». Но не верил не потому — это я по-настоящему тоже потом поняла, — что во мне сомневался, а потому, что сомневался вообще, что это возможно. И я решила ему доказать. — Она рассмеялась и стала опять похожа на девочку. — Чаю хотите?

— Нет. Что же вы решили ему доказать?

— Доказать, что подобный обмен совершенно реальная вещь. Думаете, когда дед умер, мало было желающих поживиться? Я в конце концов сообразила, что к чему. Хотя по-настоящему поняла это лишь сейчас. Те были менее откровенны…

— А зачем вам нужно было это доказывать мужу?

— Ну… чтобы он меня больше уважал. — Она чуть покраснела и вдруг совершенно чистосердечно открыла: —Чтобы он не очень задавался с этими «Жигулями», которые у него сто лет! У меня не меньшая ценность.

Теперь я ее понял.

— И вы доказали?

— Да, я договорилась об обмене этой библиотеки на «Ладу», это даже лучше, чем «Жигули», экспортное исполнение.

— С кем договорились?

— Вот с этим капитаном. Точнее — с бывшим капитаном торгового флота. Теперь он на пенсии. Он никогда и не сидел-то за рулем «Лады». Были лишние деньги, купил. Говорит, думал в старости поколесить с женой по стране. А жена умерла… Осталась «Лада». — Она как-то горько, совсем по-взрослому, усмехнулась.

Мы помолчали.

— Помогите мне, — вдруг жалобно попросила она.

— Чем же я могу вам помочь?

— Получилось нескладно. Мы с мужем заключили пари. Он утверждал, что обмен невозможен, а я говорила, что легко осуществим. Вот мы и заключили самое настоящее пари на ценные вещи: он — мне, если я выиграю, я — ему, если выиграет он. И я дала объявление, которое вы читали. Мне позвонил, я тотчас же по голосу поняла, немолодой человек, потом, когда мы познакомились, оказалось, что он бывший капитан торгового флота. Никогда не подумаешь, что капитан. Какой-то с виду будничный, обыкновенный. Похож немного на моего деда. Он рассказал о себе, о том, что мечтал всю жизнь о двух вещах: поколесить по стране с женой и почитать Диккенса за городом, на даче, чтобы не мешал никто… У нас Диккенс, конечно, есть. Он не кинулся к книгам, как вы. А сидел, пил чай, рассказывал, потом походил вдоль шкафов, посмотрел и попросил меня, чтобы вся эта библиотека осталась в нашем доме еще на год или на два, пока он дачку какую-то достроит, а то сейчас некуда все это перевозить, он живет тесновато, с дочерью и внуками. «А „Ладу“, — говорит, — я вам дам хоть сегодня, новая — и десяти километров не набегала. И место на стоянке отдам. А книги, — повторила она, — заберу к себе через год или два. Сейчас, если разрешите, буду пользоваться ими, вроде как в библиотеке, — уносить и возвращать». Ну вот… Вы мне помогите, пожалуйста.

— Чем я могу помочь вам? — спросил я, но уже и сам догадался, чего она от меня хочет.

— Понимаете, когда я задумала этот обмен на пари, казалось, что все будет иначе. Договоримся, муж удостоверится, я выиграю, а потом объявлю, что передумала. Может же человек передумать! Выпьем вина, посидим и разойдемся по-человечески. С ним это невозможно. Он не поймет. Он из тех людей, которые, наверное, никогда не меняли решений. И потом это его доверие: машину — сейчас, а библиотеку к себе — когда-нибудь. Ведь подумайте: за два года мало ли что может измениться, он старый ведь, может и умереть. А это не что-нибудь, а «Лада»!.. Ну, вы не автомобилист, это чувствуется. Но у вас тоже хорошая библиотека…

— И вы хотите, чтобы я морально выручил вас, обменял ее на «Ладу»?

— Но вы же сами говорили, что этот вариант для вас возможен!

— Я обманул вас. Он невозможен для меня.

— Ну конечно, — тут она обиделась по-настоящему, — я-то из тех людей, которых можно обманывать…

Я поднялся, опять подошел к шкафам.

Я подошел к шкафу, который был заполнен изданиями древнеримских классиков. Целых две полки занимал Цицерон.