Урок беспроигрышного соблазнения

Дети – это не его область. И отцом он становиться не собирался. Решив завести ребенка, человек не может знать, сколь долго он будет хотеть этого ребенка, но, когда он это осознает, обычно уже слишком поздно. Ребенок уже есть, и его без труда можно сдать в государственную систему опеки. И как бы сильно ему ни хотелось стать частью жизни Харпер и ее ребенка, сам он никогда не сможет до конца пережить этот опыт. Теперь он это окончательно понял.

Кардоза сразу отошел на второй план. А может, он изначально ничего и не значил, а был всего лишь отговоркой. Настоящая причина в том, что он так и не сумел пережить собственное детство.

Ему нечего предложить Харпер и ее малышу. У него нет ни родительских качеств, ни образца, с которого можно было бы брать пример. Что, если он попытается и не справится? Он испортит ребенку всю жизнь.

Чем дольше он разглядывал снимок, тем сложнее и противоречивее становились его чувства. Уловка двадцать два. Он не может остаться, но и уходить не хочет.

Так, может, существует третий путь? К чему столько денег, если не тратить их на то, чего хочешь? Когда-то он отдал бы правую руку, чтобы найти спонсора лаборатории, и не отказался бы, согласись этот спонсор изредка помогать ему с текущими делами.

Не давая себе возможности передумать, Данте уселся за ноутбук. Полчаса, несколько писем, пара звонков влиятельным людям, с которыми сто лет не общался… Как же, оказывается, приятно, что в научном сообществе его еще не до конца списали со счетов… Ладно, в конце концов, в мире полно лабораторий, мечтающих совершить грандиозный прорыв, но нуждающихся в финансировании…

Третий звонок вывел Данте на Вэла Гошера, с которым он сотрудничал в стародавние времена, когда писал диссертацию, и который сейчас отчаянно нуждался в спонсоре, чтобы его швейцарский проект не закрыли в течение месяца.

Услышав, как в замке поворачивается ключ, Данте быстро свернул разговор с Вэлом, хотя при любых других обстоятельствах пообщался бы подольше, нутром чувствуя, что этот проект именно то, что ему нужно. Разумеется, чтобы окончательно в этом убедиться, придется слетать в Швейцарию. Сегодня же. На съемки его ждут в понедельник, так что времени как раз хватит.

Но стоит представить, как он скажет Харпер, что уезжает… Да ему уже больно, так как выдержать настоящий разговор?

Когда она поставила портфель и бросилась ему в объятия, обдав персиковым ароматом, у него чуть ноги не подкосились. И вместо того чтобы ее оттолкнуть, он притянул ее к себе еще крепче, в последний раз вдыхая до боли знакомый запах.

Начав финансировать Вэла, он неизбежно станет проводить все свободное от съемок время в Швейцарии. И, оказавшись на другом континенте, не сможет метнуться в Даллас, чтобы провести выходные в кровати Харпер.

– Не ждал тебя так рано, иначе обязательно бы встретил. Разве ты не собиралась поужинать с Алекс и ее мужем?

Кивнув, Харпер чуть-чуть отстранилась, чтобы он мог видеть ее лицо.

– Собиралась, но у Филиппа возникли дела. Жизнь сенатора весьма непроста. Просто не представляю, как Алекс с этим справляется.

Хорошо. И одновременно плохо. Куда проще было бы уйти, пока она не вернулась. Но подобная трусость никогда до добра не доводит. Сейчас же у него появилась отличная возможность честно высказаться. В том числе и про то, что его не будет рядом, пока она станет носить и рожать малыша.

– Вот и хорошо, я соскучился.

Как же это не похоже на то, что он собирался сказать…

– Я тоже соскучилась. – Улыбка ножом вспорола ему сердце.

Пора переходить к самому трудному.

Черт, как же не хочется ее разочаровывать! Но что еще остается? Даже не верится, что она так отчаянно боролась с его натиском лишь для того, чтобы сохранить многолетнюю дружбу, и он сам убеждал ее, что она так дорога ему, что физическая близость ничего не изменит.

И почему только такой умный человек, как он, не смог предвидеть чуть лучше, чем все это закончится? Но не слишком ли он к себе суров? Разве можно было догадаться, что она станет для него так важна, что он решит раз и навсегда исчезнуть из ее жизни? Но не портить же отношения из-за ребенка, происхождение которого уже ничто не изменит? Лучше уж просто разойтись и со временем потерять всякие связи. Как чаще всего и бывает с друзьями.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, – выдохнул он сквозь сжатые зубы.

– Забавно, – усмехнулась Харпер, – мне тоже нужно тебе кое-что сказать. Я немного неправильно выразилась, Филипп звал меня с ними, но я захотела вернуться домой. В самолете у меня было много времени о нас подумать, и…

– О нас? А есть мы?

В душе вспыхнула надежда, а в уме промелькнула сотня эгоистичных планов.

Харпер мгновенно заледенела, высвободилась из его объятий и уселась на диван, где он впервые изведал ее вкус.

– Разумеется, мы же друзья.

Он все совсем не так понял. Она не ждала от него ничего, кроме дружбы.

– Точно. И поэтому сперва дай высказаться мне. Я уезжаю.

Харпер нахмурилась:

– Я знаю, в воскресенье. И именно об этом я, собственно, и хотела поговорить. Через две недели мне снова к врачу, и я надеялась, что ты сможешь…