Урок мужества

Он порылся в кармане камзола и достал кожаный мешочек, туго набитый. Я подумал, что Суворов собирается отсыпать мне несколько золотых монет, но он встряхнул мешочек, размял его пальцами и высыпал на ладонь горстку бурого порошка. Он поднес ладонь к лицу и энергично втянул носом воздух. Порошок исчез с ладони. Суворов откинулся на спинку кресла, страдальчески зажмурился и оглушительно чихнул.

В кабинет вяло влетел двуглавый орел с запиской в одном из клювов. Он сел на подлокотник кресла, в котором был Генералиссимус, и протянул ему записку. Суворов прочитал ее и кинул на бюро.

– Нет, решительно никакого покою! – вскричал он, вскочил на ноги, снова нацепил парик и шпагу и выбежал прочь из кабинета. Орел обреченно полетел за ним.

Вскоре за дверью послышались детские голоса и шарканье ног по паркету. Голос Суворова сказал:

– Встаньте полукругом, девочек вперед. Тишина!

– Малахов, прекрати безобразничать! – сказал женский голос.

– Вы пришли сюда, чтобы прослушать урок мужества, – сказал Суворов. – Так-с… Это похвально. Славные Отечества сыны, коих ордена и регалии покоятся на стендах, боевые знамена наши, оружие храбрых полков – все перед вами. Не было равного русскому солдату в стойкости, не было равного в терпении, не было и не будет равного по духу.

– Малахов! – вскричал тот же женский голос.

– И ты, Малахов, станешь солдатом, – продолжал Суворов, – чтобы с оружием в руках беречь Россию от врагов. Сколько тебе лет?

– Тринадцать, – послышался голос, по-видимому, Малахова.

– Я в твои годы уже командовал полком. Гренадеры! Орлы! Все как на подбор орлы… Так вот. Однажды приходит ко мне в штаб полковник Сабуров и говорит: «Александр Васильевич, австрияки шалят!.» Да-с.

– Александр Васильевич, у них по программе сейчас другое, – сказал женский голос. – Вы нам, пожалуйста, что-нибудь о традициях.

– Прошу в Рымникский зал, – сказал Суворов.

Шум переместился в глубь музея. Я приоткрыл дверь кабинета и выглянул. Сквозь распахнутые двери залов мне был виден Суворов перед пионерами. Он стоял, опираясь левой рукой на эфес шпаги. В правой была указка. Ею Генералиссимус водил по карте. Позади пионеров стояла высоченная женщина, скрестив руки на животе.

Я вернулся в кабинет и принялся изучать обстановку. На бюро, рядом с телефоном, лежала пачка квитанций и счетов. Среди них счет на междугородный разговор с Измаилом и квитанция химчистки. В квитанции значилось: «Камзол зеленый, поношен., ср. загрязн.» Лежал журнал «Огонек», раскрытый на последней странице с наполовину отгаданным кроссвордом. Я осторожно потянул на себя один из ящичков бюро. В нем в полнейшем беспорядке были навалены ордена, медали, часы, радиолампы, конденсаторы и сопротивления. В другом ящичке был ворох почтовых марок. Третий ящичек оказался запертым.

Внезапно зазвонил телефон. Я отпрыгнул от бюро и снова упал в кресло. Телефон продолжал звонить. Тогда я, оглянувшись на дверь, подошел к аппарату и снял трубку.

– Александр Васильевич? – сказал мужской голос. – Рад вас приветствовать. Как здоровьице?

– Александр Васильевич вышел, – сказал я.

– А с кем я говорю, простите?

Я назвал свою фамилию и добавил, что я посетитель музея.

– Ах, вы из нынешних… – разочарованно протянул собеседник и сказал: – Передайте Александру Васильевичу, что звонил Михаил Васильевич. Он знает. Я ему перезвоню.

Я повесил трубку и вернулся на свое место. Через пять минут пришел Суворов. Он проделал ту же процедуру с париком и шпагой, но парик повесил на медную ручку ящичка бюро для просушки. Он взял гребень и, придерживая парик на ручке, расчесал букли. Пудра образовала легкое облачко. Белые волосы вытягивались под гребнем, и тут же сворачивались, будто на невидимых бигудях. Я вспомнил жену, как она утром кипятит бигуди в кастрюльке, чтобы там, внутри, расплавился воск, поддерживающий бигуди в горячем состоянии, потом накручивает мокрые волосы, скрепляя их специальной резинкой, и в таком виде быстро пьет кофе, торопясь на работу.

Суворов задумчиво расчесывал парик. Казалось, он забыл обо мне.

– Вам звонил Михаил Васильевич, – сказал я.

– А-а… Ломоносов, – протянул Суворов, не оборачиваясь.

– Тот самый? – вырвалось у меня.

– А вы, батенька, знаете другого Ломоносова? – язвительно произнес Суворов, быстро поворачиваясь ко мне.

– Но ведь столько лет…

– Сколько – столько? Двести с небольшим лет. Вот ко мне недавно Аристотель заходил – тому не позавидуешь. Третье тысячелетие мается.

– Ну, и как он?.. Что делает? – задал я нелепый вопрос.

– Я же сказал – мается. Между нами говоря, старик опустился. Но его можно понять. У него миллионов семнадцать прямых потомков только в России. Кстати, как вас зовут?

Я опять назвал свою фамилию, имя и отчество. Суворов выпятил нижнюю губу и задумался. Потом он решительно снял трубку и набрал номер.

– Петр Алексеевич? Добрый день, Суворов беспокоит. Простите, что оторвал от дел… Петр Алексеевич, тут у меня один молодой человек желает выяснить, по какой он линии…

– Да я не… – запротестовал я, но Суворов уже давал мои координаты.