Уроки агенту розыска

Он вздохнул, отложил гармонь за мешки. Костя же протолкался сквозь толпу, обошел торговку, зычно предлагающую котлеты из конины и остановился изумленный. Прошлой зимой он с матерью привозил дрова на Мытный двор. Вот здесь ехали на дровнях вдоль улицы. Тогда лежали черные от паровозной копоти сугробы, дымились трубы домов, деревья стояли в снежных платках. Катались ребята с горок, жители везли на санках ведра с водой.

Сейчас вдоль улиц лишь черные печи, голые стены, куски железной кровли, битый кирпич. Одну из печей на другой стороне площади разламывали какие-то странные люди. На одном бархатный пиджак, у другого на голове котелок, третий даже при галстуке. Толстяк с трясущимися щеками катил тачку с битым кирпичом на пустырь. Колесо тачки щелкало о щебень и камни и в такт глухо щелкала пряжка ремня о ствол винтовки охранявшего людей красноармейца. Красноармеец поворачивал лениво зачернелое лицо, поддергивал локтем приклад.

— Куда тебе, эй? — послышался женский голос.

Из-за спины вывернула девчонка лет четырнадцати-пятнадцати. Черные волосы прилипли на лбу, лицо как у пожилой женщины, одутловатое, смурое. Встала напротив, уставилась не мигая, как хотела еще что-то спросить или же собиралась просить подаяние.

— Знаю я, куда мне.

Осторожно подкинул мешок на плече и двинулся вдоль пустынной улицы. Ветер швырнул ему в лицо щепоть горячей красной пыли и от этого ожога, впервые с той минуты как покинул родной дом, тревога охватила его:

«Как-то жить будешь здесь, Костюха?».

2

Отец Кости погиб в мировую войну. По рассказам, дошедшим до Фандеково, будто бы в бою погнал он артиллерийского битюга в укрытие, поскольку ездовым служил. Только поскользнулся или подвернулся неловко — ударил его ошалевший от взрывов конь кованым копытом по виску. Будто бы и не охнул отец…

Если отца свела со света лошадь, то Николая, старшего брата Кости — волки. Случилось это уже в начале зимы семнадцатого года. Отступая из Риги от немца, остановились солдаты в имении графа Аракчеева. Подтопить печи понадобилось и поехал Николай с однополчанином в лес на порубки. А тут волки рядом взвыли, а может даже и собаки одичавшие. Бояться надобности не было — с ружьем — а Николай — он и в Фандеково-то храбрым не был — пустился бежать. Да зацепился за пень что ли, упал и глазом на острый сук.

Об этом узнали лишь в восемнадцатом году. По весне пришел в дом мужчина, житель какой-то далекой ихнего уезда деревни. Еще с порога, с любопытством осмотрев избу, спросил:

— Ты это мать Пахомова Николая?

— Я, — ответила мать и вцепилась в край стола, онемела.

— Ну так не жди сына, — по-петушиному выкрикнул мужчина и как палкой стукнул мать по голове. С помощью Кости привел ее в чувство, стал извиняться, что надо бы осторожно как-то дать понять. Осталось в памяти сказанное: «Подбежал другой солдат, а он как на казачьей пике».

Теперь вот и Костя ушел из Фандеково. Той же дорогой, что и отец уходил на войну и брат — мимо бань, мимо бугров вдоль реки, где в сенокос мужики пьют водку, галдят и поют грустные песни, мимо мельницы Семенова. Стоит мельница, у бочага, густо заросла высокими розовыми цветами и крапивой. На бревнах, осевшая за многие годы, как пыль, почерневшая мука. Тянутся к берегу деревянные лотки — все время по ним бегут зеленые от травы потоки. За мельницей — дом-пятистенок, с коньком на трубе, с высоким забором. Вчера вечером стоял у этого забора с Марьей — дочерью мельника. Теребила в руке платок, смотрела в сторону обидчиво.

— Покидаешь, значит, — сказала, повернулась вдруг и пошла к дому…

А покинул деревню он потому, что тесная стала для него изба с низким потолком, с тусклыми окошками; в ней всегда сумрак, тяжелый воздух. Мать хоть и плакала, а не противилась решению сына.

— Может тебе лучшая доля достанется, не как отцу с братом…

Одела его «как полагается»: сапоги из кожи, брюки из синего трико, темно-синий пиджак, картуз как у зажиточного мужика. У околицы, перед тем как распрощаться, порадовалась:

— Слава богу, не стыдно будет за тебя перед людьми. Кланяйся Александре…

Александра была подруга матери, жила когда-то в Фандекове. И замуж они вышли за сельских мужиков, да чуть ли не в один день. Разошлись только пути их мужей сразу же после свадьбы. Пантелей — отец Кости остался в селе, хлебопашеством занялся, Тихон же, муж Александры Ивановны, переехал в город и поступил на службу в сыскное отделение. Года три служил, а потом застрелили его грабители.

…Жила Александра Ивановна на другом конце города, за рекой. Костя шел мимо сгоревших в белогвардейский мятеж зданий, мимо магазинов, захламленных и опустелых, мимо бараков, в которых ютились погорельцы, через площади, через трамвайные рельсы, мерцающие на солнце, как тающий воск. Остановился он лишь возле собора, окруженного высокими и толстыми стенами. По сторонам от широких каменных ступеней подымались белые колонны. В голубом небе плыли в облаках позолоченные кресты. В черных глазницах колокольни, стоявшей поодаль, метались колокола. Звон катился над городом гулкий, быстрый и тревожный.