Уроки агенту розыска

Говорил он долго, нудно. Сколько окон, да какие они, да в каком состоянии двери, потолок. Про печь указал, про лампочки, про телефоны. И что пол вымыт, без внешних следов… Даже пальцы у Кости заныли и когда Семен Карпович велел ему пошарить возле двери «мало ли там какой кусочек или комочек» — не выдержал:

— Да нешто по кусочку или комочку найдем вора, Семен Карпович?

И чуть не подскочил от хлесткого удара костяшек пальцев по столу. Увидев, как исказилось яростью лицо Семена Карповича, мигом сунулся под двери, зашарил ладонью по половицам. А над головой нескончаемым весенним и ершистым ручейком тек голос Семена Карповича:

— Ползай, Пахомов, и привыкай к терпенью. Ползай, шарь, вынюхивай, выглядывай. Понадобится — день и ночь поползаешь на животе, понадобится в выгребную яму полезешь, покойника смердящего обшаришь с ног до головы…

Он бы еще наговорил, да появились старик Варенцов, проводник собаки, крупного черного пса по кличке «Джек», субинспектор Канарин, дактилоскоп Шурочка, маленькая робкая девушка с круглым милым лицом, в платье обшитом на рукавах. Канарин спросил первым делом:

— Не зря взяли собаку?

— Не зря, — ответил Семен Карпович, — пускай ее к кассе. Один только кассир подходил пока, насколько точно это. А Шура пусть снимет отпечатки.

Пес, приглушенно взвизгивая, обнюхал кассу, потянул на улицу. Потолкался около старика и после понукания Варенцова, припустил вдоль палисадника. Побежали вслед за ними Семен Карпович, Канарин и Костя. И опять останавливались прохожие, опять жались к заборам, подворотням. В проходном дворе возле станции Семен Карпович попросил у женщины напиться из ведра. Пил долго и жадно, с хриплым бульканьем. Вытерев губы рукавом, пожаловался:

— Сейчас бы на рыбалке мне сидеть или «коровки» собирать в лесу. А я ношусь по городу точно чумной. Эх-ха-ха… За псом вон даже успеваю, даром что у него четыре ноги.

«Джек» привел их в Самарский переулок, остановился возле крошечной мазанки, с облупившимися стенами, с погнутым забором, грядами, затопленными зеленой водой. Казалась мазанка не жилой, заброшенной. Но вор был здесь, спал оказывается после ночной работы. Вышел он впереди Канарина и Семена Карповича — мятый раздраженный, мужик около пятидесяти лет, курносый и рябой. На крыльце оглянулся на Семена Карповича, проговорил спокойно:

— А болтали будто тебя, Семен Карпович, уволили из сыскного, как царского служаку. Даже чуть ли не расстреляли будто. И такое слыхал в народе.

— Раз я здесь, значит в сыскном, — миролюбиво ответил ему Семен Карпович. — А вот тебя жалко, Чесаный Федя. Из-за ломаного гроша опять в лагерь пойдешь. Один был или может кто-то помогал?

— Один я был, — быстро проговорил Чесаный, устраиваясь по нужде возле забора. — Привык в одиночку.

— Может все же вспомнишь, скажем, дама какая-то любезничала с тобой…

Федька покосился угрюмо, на этот раз промолчал. А Семен Карпович усмехнулся, похлопал его по плечу:

— Поищем и даму тебе в компанию. Постараемся. Выпустили ее зря оказывается вчера. Ну да ведь найдем.

Нинку-Зазнобу они нашли на вокзале. Лежала на полу, рядом с двумя красноармейцами, в замятом черном платье, животом вниз, пряча лицо от постороннего взгляда. Семен Карпович поторкал ее в бок сапогом:

— Эй, пассажир, поезд уходит.

Подняла голову Нинка-Зазноба, села рывком на пол, злобно оглядывая их. Спросила хрипло:

— Чего надо?

— По подозрению…

— Опять по подозрению, — закричала девица так громко, что один из красноармейцев проснулся, тоже сел, настороженно оглядывая агентов, перебирая ремень винтовки.

— Дадим тебе поговорить с одним дядей рябым. Может знаете друг друга, — скучающе продолжал Семен Карпович, щуря глаза, ворочая шею, как будто болела она у него. А не знакома с ним если — выпустим опять. Гуляй на здоровье, досыпай ночку на вокзале.

— Из трамвая вытаскивают, из вокзала вытаскивают, — продолжала кричать Нинка-Зазноба, — что вы мне жить не даете, «собаки».

Семен Карпович нахмурился:

— Ну-ка, Костя, — приказал он, — подыми ее побыстрее, а то народ весь на вокзале перебудим.

Костя подхватил девушку, подкинул худое невесомое тело, толкнул в спину. Нинка-Зазноба споткнулась, едва не упала на спящих. Красноармеец прикрикнул:

— Эй, чего надо от девки?

— Уголовный розыск, — пояснил Семен Карпович. Красноармеец отложил винтовку, хмуро буркнул:

— Нашли время за девками гоняться, — и опять стал поудобнее устраиваться на полу.

Они повели арестованную в угрозыск по ночным улицам, слушая, как чертыхается она, и ругает их на чем свет стоит.

…Домой возвращались, когда подымалось солнце над городом. Тарахтели по мостовым подводы, спешили жители, покрикивали отстоявшие ночь возле контор сторожа, гремели тазы в пустынных и глухих старинных дворах. Мерно, как стук каблуков по асфальту, звучали слова Семена Карповича: