Уроки агенту розыска

Посмеивался Семен Карпович, слушая это письмо, потом сказал:

— Мне за свою службу тыщу раз грозили. Да вот ничего, целехонек. Коль от угроз убегать агенту, так шпана живо разгонит уголовный розыск…

Многим в розыске нравится Шаманов этой вот смелостью, своей опытностью, своими шутками. Яров — тот другой. Вроде и не похож он на начальника, как будто какой служащий из союза потребительных обществ. А вот уважают тоже его в розыске. И шпана даже уважает. Нинка-зазноба вон как рассказывала про него. И Зюга…

Вспомнился тут Зюга на больничной койке, его слабый голос. Робкая улыбка. Хитро с ним Яров поступил. Ничего расспрашивать не стал, так тот сам заговорил. А ну-ка начни с допроса, может быть и промолчал Зюга, или как ему, Косте, там, на пароходе, нагрубил бы да «собакой» обозвал. А потом бы запел песню. И незаметно для себя Костя тихо запел:

Куда пойдешь и где дадут
Вору бездомному приют?
В шалмане, в шалмане…

Почему-то теперь вместо пустынного двора привиделся клуб милиционеров и тот певец с черным бантом под подбородком. Только лицо у него было Зюги. Стоит Зюга и поет под тихий плач скрипки. А сзади будто бы даже Семен Карпович шептал с завистью:

— Все же Яров вывел в люди Зюгу. Человеком сделал…

Кто-то, прервав мысли, вошел на крыльцо, тяжело стал подыматься по лестнице. Он, Семен Карпович. Сейчас откроет дверь, повесит фуражку на крючок, перекрестится на иконы, облизнет губы и скажет Варваре, наверное:

— Ну-ка, Варвар, неси что есть для православного человека…

Нет, разные они все же. И коль идти если с Семеном Карповичем, вечно будет это вот: двор, пропахший перед дождем гнилым мусором, скрипучая лестница, иконы, воры, брань женщин. Идти с Яровым — встретить новых интересных людей, увидишь новые города, какая-то ждет другая жизнь их, агентов розыска.

Помотал тут Костя головой, прогоняя наплывающие в глаза видения неведомой и необыкновенной жизни. И опять потянулись длинные, как версты, минуты. Опять лишь стена каретника да крыльцо, на которое никто не хотел ни подыматься, ни выходить. Раза два, не выдержав, вскакивал, принимался ходить из угла в угол. Все его теперь раздражало: и скрип половиц, и тиканье стенных часов, и звон посуды в буфете от его топанья, эти сундуки, стулья, стены, оклеенные обоями, потемневшие повсюду, продранные кой-где. Тянуло из протопленной печи похлебкой из воблы. Хотелось есть, а надо было ждать Александру Ивановну.

Чудилось какое-то движение во дворе, похожее на стук, на скрип шагов по песку, хруст копыт Силантьевой лошади, и бросался к окну, охваченный волнением. Никого не увидев, бессильно валился плечом на стену, с наслаждением и поспешно закрывал глаза, погружаясь на минуту в сладостную полудремоту. Хотелось заснуть, глаза слипались от напряжения. А тут еще поползли во двор сумерки. А с ними привычно двинулись в «дом сыщиков» жильцы — захлопали двери, заскрипела лестница, заскрипели доски на потолке под грузными шагами соседки, какой-то конторщицы. Стали просачиваться голоса, потянуло чем-то съедобным, наверху грохнулось что-то, наверное, рассыпались из чьих-то рук дрова. Чья-то тень проплыла за стеклом. Это Николай Николаевич пошел за ворота с ведром. Наверное, послала его жена за водой из реки или же на колодец, где он играл в городки с мальчишками.

И уже загорались керосиновые лампы, а то и свечи. Окна соседних домов заплывали желтизной. Упали в огороды, как ножницами вырезанные, светлые круги, в небе заблистали звезды. Вот здесь, в какой-то момент, Костя не выдержал. На минуту прислонился лбом к оконной раме и закрыл глаза, забылся коротким тревожным сном. Спал, но слышал скрипучий звук, тяжелые шаги с подшаркиванием, и рука легла ему на плечо, тряхнула. Вскочил, как ошалелый, собираясь увидеть карие глаза под нахмуренными бровями, тонкие бескровные губы, фуражку с инженерскими молоточками. Но увидел сухое лицо Александры Ивановны. Не сняв своего длинного пальто, платка — стояла она около него и осуждающе качала головой.

— Спишь, Костюха, а двери открыты. Неровен час забежал бы жулик и унес, что приглянулось. Хоть и не ахти барахла, а наживала…

— Уж и сам не знаю, как получилось, — стал оправдываться торопливо. — Только что пришел, да притомился видно.

Про себя подумал: «Ну-ка, Яров бы увидел».

— Закрыл бы двери и спи на здоровье, — наставительно проговорила Александра Ивановна и пошла в свою комнату, расстегивая на ходу пуговицы пальто. — На базаре была — картошки там навезли много. Все полегче будет теперь. Пришла домой, вхожу — батюшки мои — с сыщиком живу, а обокрали бы. Ну, виданное ли это дело. Пальцем бы показывали на меня…

32