Уроки черного бусидо Димы Сабурова (СИ)

— Я, Ючи Омохиро вступая в ряды армии Небесной Справедливости, принимаю эту присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, бдительным буси, строго хранить военную тайну, выполнять все приказы командиров и начальников. Я клянусь изучать грамоту и военное дело, всемерно беречь военное и общее имущество и до последнего дыхания быть преданным делу Аматэрасу-о-миками, а также своему боевому братству и лично Омо-доно. Я всегда готов по его приказу выступить на защиту всех кто разделит со мной эту присягу и клянусь защищать их мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей жизни для достижения полной победы над врагом. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара закона Небесной Справедливости, всеобщая ненависть и презрение народа.

В последний момент, перед самой присягой я вспомнил, как отец мне рассказывал о своей службе в рядах Советской армии. Как он огребал в учебке, потом стал духом, затем воробьем, черпаком, наконец дорос слона. Ну и про дембелей тоже много чего поведал. Запомнилась мне присяга. Она была яркая, какая-то «звонкая». Неглупые люди ее писали. Я решил тоже не глупить — адаптировал для местных реалий.

После торжественной клятвы, Ючи подписывает свиток с присягой, сжигает ее на жаровне. Пепел высыпают в чашку с водой. Омохиро размешивает его и залпом выпивает. Самураи верят, что в случае клятвопреступления зола превращается в яд. Суеверие, конечно, но почему бы не использовать эти мифы на пользу себе? Жалко только бумаги у нас дефицит, на всех не хватает. А потому публичную присягу приносят лишь мой генералитет и командиры отрядов. Остальные просто повторяют заученный текст. Но лиха беда начало, со временем всех подведём под протокол.

— Господин, а что делать с генералом «красных»? — тихо, на ухо интересуется Кукуха.

Я тихо скреплю зубами. Вот не хватало мне забот с похоронами убитых, ранеными… Еще этот Татибана! Ведь ему действительно, чуть язык не отрезали. Моих шуток никто не понял, самурая мигом повалил на землю, разжали ножом зубы. В последний момент я успел остановить гвардейцев. И ужаснулся той фанатичности, которая горела в их глазах.

— Пусть пока сидит в яме. Поумнеет — поговорю с ним. И вот что… Найди мне слугу следить за одеждой, оружием…

— Владыка! — обиделся Кикухиё — Я и сам могу

— Ты мне нужен для других дел.

* * *

Ночью прошёл мелкий дождик и над лагерем беженцев лёгкой дымкой встал туман. Поэтому все отсыпались, аж наверное часов до семи утра. То есть не вскочили с первыми лучами солнца, как тут принято, а позволили себе поваляться подольше. А чего, не поваляться, если благодаря вчерашнему, праздничному обжорству брюхо набито. Потому как на вечернем торжественном мероприятии присутствовали дорогие гости. Старосты местных деревень, в количестве шестеро штук. Победа, что далась так тяжело, внезапно подняла нам авторитет на заоблачные выси. Слухи, что мы вдребезги разбили отряд конных самураев в количестве пятидесяти, нет восьмидесяти, нет, все сто человек было, а чего их самураев жалеть, разошлись по округи как пожар в сухой степи. Старосты прибыли не с пустыми руками, привезли рис, свежие овощи, даже под сотню кур приволокли в бамбуковых клетках. Думай теперь, как быть, то ли на мясо пустить, то ли птицефабрику организовывать. Таким образом, временно закрыли продовольственный вопрос. Пару недель вперед можно не волноваться о хлебе насущном.

Пришлось проводить побудку, при помощи бронзового колокола — дотаку. Утреннее построение проходило согласно ранга. Все почетные места были заняты старыми опытными воинами — ронинами. А также молодыми и неопытными, что предпочли военную славу крестьянской доли. Остальные встали в задних рядах. После чего последовала моя команда — «На право-о! За мной бегом марш!» Пять кругов вокруг лагеря в качестве разминки. Сперва бежали, спотыкаясь и путаясь в ногах, потом приноровились, вошли в темп, поймали ритм. А мне казалось, что так было всегда. Не было прошлой жизни, школы, группы додзё, не было никогда ничего, кроме бега и синего неба. Усталости и одышки вообще не чувствовалось. Очнулся я только у входа в лагерь, вот тут то и заныли ноги, а за спиной все стали тяжело дышать.

— Вольно! Разойдись! — скомандовал я — Личному составу занятия по утреннему распорядку.

Командиры тут же развели людей умываться и завтракать. Женщины разносили котлы с вареным рисом и чайники с кипятком — с чаем была беда. Чаще заваривали ромашку, но и её на всех не хватало. Под одним из навесов позавтракал и я за офицерским столиком. Рацион, правда, был общий — варёный рис, редька — дайкон, кусочки сушеной рыбы неясного происхождения и кипяток. Ничего, после пробежки всосалось как в пылесос.