Уроки ирокезского

Ну, не совсем на десять, на десять снижаются трудозатраты – но металлургическое производство дополнительные батареи отопления, ванны и раковины, прочее "железо" сделает без напряжения и недорого (тем более, что в достатке появился отечественный цинк и внутридомовые трубы стало ставить очень удобно), а дать жилье лишнему миллиону человек в год – "приварок" заметный. В особенности, когда этим "приварком" обеспечиваются как раз "сверхплановые" заводы…

Нижегородский завод выстроился в середине мая. И там даже были поставлены какие-то станки – но завод все же определяется не стенами и станками, а рабочими и инженерами. С инженерами все получилось довольно просто: в июне случился очередной выпуск в паре десятков институтов и заводу с полсотни молодняка обломилось. А с рабочими было хуже: всякие ПТУ выпустили рабочих куда как больше, чем институты инженеров, но опыта у молодых работяг не было совсем. Петляков по всей стране насобирал около полусотни человек, уже поработавших в самолетостроении, сотни две с половиной из тех, кто хоть в каком-то машиностроении успел опыта поднабраться… Не пообещал, а лишь сказал что "постарается хотя бы один исправный самолет к концу года собрать". Хотелось, чтобы у него и в самом деле получилось, но "лучше позже, чем хуже", да и из запланированных двенадцати тысяч рабочих завод располагал пока лишь менее чем четырьмя тысячами шестнадцатилетних мальчишек. Так что уж что получится…

Надеюсь, что получится хорошо: мне Жуковский порекомендовал своего нового ученика, которого я назначил на этот завод главным инженером. То есть Николай Егорович его не на должность порекомендовал, а просто похвалил как "талантливого конструктора". Но так как звали его Павел Осипович, а фамилию он носил Сухой, похвала мимо моих ушей не пролетела. Я особо уточнил дату рождения "молодого таланта", оказалось, что на его появление на свет мое повлиять не могло, так что такое назначение смысл вроде бы имело. Да, пока он лишь выпускник Технилища, но на заводе он опыта-то поднаберется, а там…

Чтобы получалось лучше (и не только на нижегородском заводе, но и на омском, и на десятках других) я выстроил вместе с рабочим городком авиазавода еще один институт. Не учебный, а главным образом научно-исследовательский. Институт прикладной математики. Который сразу же приписал к Академии Наук, благо в том, что звания академика его руководитель достоин (хотя, возможно, и не сразу), у меня сомнений не было. У меня – не было, а вот Зинаида Николаевна, которая курировала образование, слегка засомневалась:

– Александр Владимирович, у меня давно уже нет поводов сомневаться, что вы организуете заведения ваши исключительно к пользе державной. Но не погорячились ли вы, назначая на должность директора нового академического института жида? Ведь вы же наверное имеете в виду позднее его и в академики предложить, а нынешние могут такого не принять…

Вполне могут, они "не принять" кого угодно могут, но евреев академический люд как-то особенно недолюбливал. Мой давний указ о том, что в мединституты иудеев не принимать на казенное обучение в самих этих институтах приняли на ура. При том, что там и евреев-преподавателей было немало, но они-то как раз больше всего указ и поддержали. Потому что для настоящего врача религиозный иудей был как красная тряпка для быка, а евреев-атеистов указ не касался…

Однако врачей-евреев было все же много, а евреев-академиков – исчезающе мало (то есть меньше чем один), так что "опасения" Зинаиды Николаевны я постарался тут же и рассеять:

– Ну, во-первых, институт я организовал для собственных нужд, а лично мне безразлично, еврей ли там директор, магометанин или даже кришнаит. Ну а господ академиков, мне кажется, вполне удовлетворит тот факт, что отец родной сестры директора был кантором в одесской кирхе.

– А мать…

– Просто прихожанкой ее же.

– Ну раз так… извините.

Сама Зинаида Николаевна к иудеям относилась… никак не относилась. Разве что в Министерстве культуры с ее подачи к ним относились особенно никак. То есть еврейским театрам (их было на моей памяти всего два, в Варшаве и в позднее присоединенном Львове) денег не давали, книги и газеты за казенный счет на идише не печатали. Театры закономерно разорились, как и издававшиеся на идише газеты: простому еврейскому люду было не до театров, да и газеты не на что купить было, а богатенькие еврейские "меценаты" в России просто закончились – и особенно "закончились" меценаты иностранные. Прочее же население страны "языком не владело" и ему эта "культура" была просто безразлична. Слово "культура" тут поставлено в кавычки умышленно: даже еврейская интеллигенция свои театры именовала словом "шмуд", что означало "пошлятина", а на пошлость Зинаида Николаевна обычно реагировала весьма серьезно, так что можно считать, что еврейским театрам вообще повезло. Как и еврейским писателям…