Уроки химии

– Кальвин… – осторожно заговорила она, протягивая ладони к его рукам и вглядываясь в его сникшее лицо. – Мне казалось, у нас был уговор. Ты ведь сам ученый и наверняка понимаешь, почему вопрос замужества для меня исключается.

Но его лицо не выражало такого понимания.

– Потому что я не могу допустить, чтобы мой вклад в науку растворился в твоем имени, – разъяснила она.

– Правильно, – сказал он. – Конечно. Само собой. Значит, это сугубо рабочий конфликт.

– Конфликт, скорее, социальный.

– Да это же КОШМАР! – вскричал он, отчего те сотрудники, которые еще не глазели в их сторону, тут же переключили все свое внимание на несчастную пару в центре зала.

– Кальвин! – произнесла Элизабет. – Мы уже это обсуждали.

– Да, я знаю. Тебе претит смена фамилии. Но разве я когда-нибудь говорил, что меня не устраивает твоя фамилия? – запротестовал он. – Вовсе нет; напротив, я ожидал, что ты сохранишь свою девичью фамилию.

Это было не вполне правдиво. Кальвин предполагал, что она возьмет его фамилию. Тем не менее он сказал:

– В любом случае наше будущее счастье не должно пострадать, если некоторые по ошибке станут обращаться к тебе «миссис Эванс». Мы будем их поправлять.

Сейчас был не самый подходящий момент для того, чтобы сообщить ей о переоформлении купчей на его небольшое бунгало: «Элизабет Эванс» – именно такое имя он продиктовал начальнику окружной канцелярии. Кальвин напомнил себе первым делом позвонить из лаборатории этому чиновнику.

Элизабет покачала головой:

– Наше будущее счастье не зависит от заключения брака, Кальвин, – во всяком случае, для меня. Я безраздельно предана тебе одному; свидетельство о браке этого не изменит. А кто что подумает… вопрос упирается не в горстку несведущих: вопрос упирается в социум, а конкретно – в научное сообщество. Все мои работы внезапно начнут ассоциироваться с твоим именем, как будто они выполнены тобой. Более того, люди в большинстве своем будут считать само собой разумеющимся, что это именно твои научные труды – хотя бы потому, что ты мужчина, но в особенности потому, что ты – Кальвин Эванс. У меня нет желания повторять судьбу Милевы Эйнштейн или Эстер Ледерберг[4]. Кальвин, я вынуждена тебе отказать. Даже если мы предпримем все юридические шаги к тому, чтобы обеспечить сохранность моей фамилии, она все равно изменится. Все будут называть меня миссис Кальвин Эванс; я превращусь в миссис Кальвин Эванс. Каждая рождественская открытка, каждое банковское уведомление, каждое напоминание из налоговой инспекции будет адресовано мистеру и миссис Кальвин Эванс. А известная нам Элизабет Зотт прекратит свое существование.

– Значит, превращение в миссис Кальвин Эванс – это самая страшная трагедия из всех, которые тебя подстерегают. – От уныния у него вытянулось лицо.

– Я хочу остаться Элизабет Зотт, – сказала она. – Для меня это важно.

Они с минуту посидели в неловком молчании, по разные стороны от одиозного синего кубика – этакого несправедливого судьи напряженного матча. Против своей воли Элизабет попыталась представить, как выглядит скрытое внутри кольцо.

– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала она.

– Пустяки, – сухо ответил он.

Элизабет не смотрела в его сторону.

– Сейчас разбегутся! – зашипел Эдди своим дружкам. – И вся любовь псу под хвост!

«Вот черт, – подумала Фраск. – Опять эта Зотт – девушка на выданье».

Впрочем, Кальвин не отступал. Через полминуты, не обращая ни малейшего внимания на десятки пар устремленных на него глаз, он выговорил намного громче, нежели планировал:

– Богом прошу, Элизабет, пойми. Это просто именование. Оно не играет роли. Важна только ты сама, вот что существенно.

– Хотелось бы верить.

– Это чистая правда, – упорствовал он. – Что в имени? Да ничего!

Она взглянула на него с внезапной надеждой:

– Ничего? В таком случае почему бы не сменить твою фамилию?

– На какую?

– На мою. Зотт.

От потрясения он вытаращил глаза:

– Очень смешно.

– Ну так что же мешает? – Ее голос звенел как струна.

– Ты уже знаешь ответ. Мужчины так не делают. И вообще, надо учитывать мои работы, мою репутацию. Я ведь… – Он запнулся.

– Ну-ну?

– Я же… Я…

– Говори.

– Хорошо. Я же знаменит, Элизабет. Мне нельзя менять фамилию.

– Ага, – сказала она. – То есть не будь ты знаменит, тогда смена твоей фамилии на мою была бы для тебя абсолютно приемлема. Так?

– Послушай… – сказал он, сгребая со стола синюю коробочку. – Так уж сложилось; эта традиция придумана не мной. Когда женщина вступает в брак, она берет фамилию мужа; девяносто девять и девять десятых процента женщин не имеют ничего против.

– И у тебя есть некое исследование, подтверждающее данный тезис, – сказала она.

– Какой?

– Что «девяносто девять и девять десятых процента женщин не имеют ничего против».

– Допустим, нет. Но я никогда не слышал ни одной жалобы.

– И причина, по которой тебе нельзя менять фамилию, заключается в том, что ты широко известен; хотя девяносто девять и девять десятых процента безвестных мужчин тоже, как ни странно, сохраняют свои холостяцкие фамилии.