Уроки химии

Он расплылся в торжествующей улыбке. Вновь ее выручил – сначала на работе, теперь здесь. По всей видимости, только так и можно побороть злой рок: путем тайных, но разумных мер предосторожности.

Элизабет отвернулась и стала смотреть в окно. Неужели команда гребцов – и впрямь группа равных? Или тут проявляется обычный благоговейный ужас обычных подозреваемых, то есть гребцы не менее ученых опасаются пресловутой злопамятности Кальвина?

Их путь домой лежал вдоль побережья; лучи восхода освещали с десяток серферов, чьи доски указывали в сторону берега, а головы поворачивались назад, пока еще оставалась надежда перед работой поймать пару-другую волн, и Элизабет вдруг сообразила, что никогда не видела проявлений его злопамятности.

– Кальвин, – окликнула она, поворачиваясь к нему, – почему тебя считают злопамятным?

– Ты о чем? – спросил он, не сумев сдержать улыбку. Тайная, разумная предосторожность. Решение житейских проблем!

– Сам знаешь, о чем я, – сказала она. – На работе поговаривают: кто против тебя выступит, того ты в порошок сотрешь.

– Ах вот оно что! – радостно ответил он. – Слухи. Сплетни. Зависть. Конечно, есть сотрудники, которые мне не по нутру, но неужели я стану их гнобить? Да ни за что.

– Ну допустим, – сказала она. – И все же мне любопытно. Есть ли в твоей жизни человек, которого ты никогда не простишь?

– Так сразу никто на ум не приходит, – игриво ответил он. – А у тебя? Есть кто-нибудь такой, кого ты готова ненавидеть всю жизнь?

Он повернулся, чтобы на нее посмотреть: лицо горит после тренировки, волосы влажные от океанской пены, вид серьезный. Она подняла перед собой пальцы, будто вела счет.

Глава 9 Злопамятство

Когда Кальвин уверял, что ни на кого не держит зла и не точит зуб, его слова следовало понимать так же, как расхожее утверждение тех, которые говорят, что забывают поесть. То есть как ложь. Как ни силился он делать вид, что оставил прошлое позади, оно никуда не делось и подтачивало ему сердце. Многие причиняли ему зло, но был только один человек, которого он не смог простить. Только один человек, которого он поклялся ненавидеть до самой смерти.

Впервые Кальвин увидел его в возрасте десяти лет. К воротам приюта для мальчиков подкатил длинный лимузин, из которого вышел тот самый мужчина. Рослый, ухоженный, элегантно одетый: его подогнанный по фигуре костюм и серебряные запонки совсем не вязались с пейзажем Айовы. Мальчишки, в том числе и Кальвин, прилипли к ограде. Киноартист какой-то, решили все. Ну или профессиональный бейсболист.

Им было не привыкать. Раз в полгода приют посещали знаменитости, сопровождаемые репортерами, которые фотографировали гостя в окружении детишек. Порой визитеры оставляли в дар приюту пару бейсбольных перчаток или свои фотопортреты с автографами. Но у этого был с собой только портфель. Мальчишки отвернулись.

Однако примерно через месяц в приют стали доставлять посылки: учебные пособия по физике и химии, математические игры, наборы химических реактивов. Не в пример фотопортретам и бейсбольным перчаткам этих даров хватало на всех.

– Господь дает, – твердил священник, раздавая новехонькие учебники биологии. – Это значит, что вам, блаженным, следует прикусить язык и сидеть смирно. А ну, вы там, за последней партой, сидите смирно, кому сказано! – Он стукнул линейкой по ближайшей парте, да так, что все вздрогнули.

– Простите, святой отец, – сказал Кальвин, листая свой учебник, – тут что-то не то. Страницы вырваны.

– Не вырваны, Кальвин, а изъяты.

– Почему?

– Потому что они неверны, вот почему. А теперь, дети, откройте книги на странице сто девятнадцать. Начнем с…

– Про эволюцию все вырвано, – настаивал Кальвин, листая учебник.

– Хватит, Кальвин.

– Но…

Линейка больно ударила его по пальцам.

– Кальвин… – устало говорил епископ. – Что с тобой случилось? За эту неделю тебя направляют ко мне в четвертый раз. Кроме того, библиотекарь жалуется, что ты постоянно лжешь.

– Какой библиотекарь? – удивился Кальвин. Не может же быть, что епископ имел в виду пьяницу-священника, который вечно отлеживался в чулане, где хранилось скудное приютское собрание книг.

– По словам отца Амоса, ты похваляешься, будто перечитал все, что есть у нас на книжных полках. Ложь – это грех, а ложь, помноженная на бахвальство? Это совсем скверно.

– Но я действительно перечитал…

– Молчать! – рявкнул священник, нависая над мальчиком. – Есть люди, которые рождаются с гнилым нутром, – продолжал он. – От родителей, которые и сами с гнильцой. Но в твоем случае уж не знаю, откуда что взялось.

– Как это понимать?

– А вот как, – ответил священник и подался вперед, – есть у меня подозрение, что родился ты хорошим мальчиком, а потом испортился. Загнивать стал, – пояснил он, – в результате дурных поступков. Известно ли тебе, что красота исходит изнутри?

– Известно.

– Так вот, нутро у тебя – под стать уродству твоего вида.

Стараясь не расплакаться, Кальвин потирал опухшие костяшки пальцев.