Уроки Красного Октября

А. П. Бутенко, например, заявляет, что «война и созданные ею неслыханные бедствия изнуренных народов создали почву для вспышки социальной революции. На гребне этой вспышки социальной революции и победило Октябрьское вооруженное восстание. Но принять вспышку социальной революции, порожденную войной и достаточную для захвата власти, за саму социальную революцию, способную разрушить капитализм и утвердить социализм, – это трудноисправимый, грубейший просчет, ибо в самом российском капитализме того времени, в его противоречиях и конфликтах не было достаточной зрелости нужных объективных и субъективных предпосылок для «введения социализма»[122].

Согласно А. П. Бутенко, «с учетом исторического опыта послеоктябрьского развития России представляется, что наиболее дальновидным и обоснованным был ленинский план постепенного завершения задач буржуазно-демократической революции и осмысленного создания предпосылок цивилизованности для последующего перехода к будущему социализму». На этом основании автор полагает, будто «коллективными решениями Второго Всероссийского съезда Советов была допущена принципиальная ошибка – провозглашена социальная революция, т. е. объявлен непосредственный социалистический выбор страны»[123].

От подобного рода заявлений до легкомысленных и бесстыдно тенденциозных утверждений, что власть в России случайно захватила кучка экстремистов во главе с Лениным, один шаг. Его часто и проделывают современные идеологи российской «демократии». Такие легковесные утверждения не могут быть предметом научной дискуссии, поскольку они совершенно беспочвенны и бесплодны, как известная библейская смоковница.

Что касается А. П. Бутенко и тех, кто склонен разделять его взгляды, то надо обратить внимание на две, по крайней мере, допускаемые ими ошибки. Первая из них совершается в состоянии зашоренности теорией и доктринерством, далеком от живой действительности. В самом деле, почему нужно непременно «вывариться в капиталистическом котле», чтобы выпрыгнуть оттуда в социалистическом одеянии? Почему обществу, построенному на принципах социальной справедливости, обязательно должен предшествовать капитализм? Нам скажут: так теория велела… Но нет ли тут своеобразной фетишизации общественных отношений, последовательности стадий их развития, в конечном счете неверия в разум и волю человека, в его способность устроить жизнь на человеколюбивых и добрых началах, не сообразуясь с «закономерными» фазами социальной эволюции. Словом, здесь незаметно теряется сам человек, в котором сходятся все проблемы бытия.

Вторая ошибка проистекает из поверхностного исторического взгляда на события, породившие Октябрь. Не война и вызванные ею «неслыханные бедствия» создали почву для «вспышки социальной революции», а вся предшествующая 200-летняя история, накопившая в народе огромный горючий материал. Война и связанные с ней бедствия лишь запалили его. Массовые выступления крестьян в период проведения Столыпинской земельной реформы уже внешне, или невооруженному глазу, показывали, что Россия неотвратимо идет к революции, и война определила час ее.

Ф. М. Достоевский сделал однажды в своем «Дневнике писателя» проницательную запись: «Нации живут великим чувством и великою, всех единящею и все освещающею мыслью, соединением с народом, наконец, когда народ невольно признает верхних людей с ним заодно, из чего рождается национальная сила – вот чем живут нации, а не одной лишь биржевой спекуляцией и заботой о цене рубля»[124]. С этой точки зрения Россия к 17-му году являла собой тяжкое зрелище. Она утратила великие чувства и мысли, всех единящие, погрузившись в социальный раздор. Народ не только не признавал «верхних людей» заодно с собой, но, напротив, видел в них своих непримиримых врагов. Так долго продолжаться не могло. Русское общество инстинктивно искало выход из этого положения, медленно умертвляющего нацию. И выход был найден. Произошла Октябрьская революция.

Было бы глубочайшим заблуждением характеризовать Октябрьскую революцию только в радужных или же мрачных тонах. Изначально она оказалась сложным явлением. Интересные мысли по этому поводу высказал как-то В. Кожинов, беседуя с Б. Сарновым. По его мнению, в Октябрьской революции «столкнулись два совершенно различных, даже противоположных решения: революция для России или Россия для революции. В первом решении революция предстает как освобождение от политических и экономических пут коренных, складывавшихся веками сил народа, во втором же, напротив, все накопленное веками отрицается и народ используется как своего рода вязанка хвороста, бросаемая в костер революции»[125]. Революцию «для России» В. Кожинов назвал «русской и народной»[126].