К вечеру, угостив Джанет и Милоша удивительным сортом глинтвейна под странным названием «негюс» в «Ландольте», Жан исчез, сославшись на завтрашнюю службу, а на самом деле видя, что и брат, и сестра мало внимают его рассказам, погруженные в какую-то странную апатию.
– А теперь мы зайдем к моей… – Милош снова замялся, не зная, как определить свои отношения с Руфью. – К женщине, которой я обязан своим вторым рождением… Словом, к настоящей волшебнице.
К его облегчению, в ответ на это предложение он увидел на лице Джанет слабое подобие улыбки.
– К волшебнице? Я помню, когда я была совсем крошкой, папа тоже повез меня к волшебнице, там, в Америке. Жаль, что я совсем ее не помню. Давай зайдем. – На самом деле Джанет теперь все было безразлично. Если она не может получить Милоша, мир становится бессмысленным и серым. И, как всегда бывает в большом горе, мысль девушки привязалась к незначительной мелочи, к этим несчастным колготкам, которыми она, наивная глупышка, хотела соблазнять и соблазнить. Теперь она думала о них с каким-то брезгливым стыдом и жалостью. И она надела бы эти колготки перед ним, который и так сгорал от желания! Слезы тихо капали на ореховый столик «Ландольта».
– Не плачь. – Милош осторожно повернул ее руку ладонью вверх. – Смотри, какая прекрасная линия жизни! У тебя будут мужчины достойней, лучше и… чище меня. Только не плачь. – Но голос его предательски дрожал.
Джанет благодарно сжала его горячие влажные пальцы и встала.
– Пойдем же.
Руфи как профессору университета полагалась огромная старинная квартира непосредственно рядом с университетом, в узенькой улочке, называвшейся Рю-де-Философ, до которой от кафе было всего минут пять ходу.
Открыв дверь своим ключом, Милош провел Джанет сначала в показавшийся ей ужасно мрачным холл, отделанный черными панелями в мавританском духе, а потом в небольшую комнату, снизу доверху по всем стенам уставленную книгами. Там, на стоявшей посередине кушетке «а ля Рекамье», лежала пожилая женщина в высоком ореоле белых волос над пергаментным лицом. Темно-золотистый плед был накинут на одно ее плечо. Милош подошел и молча приник головой к ее груди, а ее рука полным нежности движением обняла его темную, коротко стриженную голову. И Джанет поняла, что слова для этих двоих излишни.
– Это Джанет, Руфь. Я очень рад, что ты ее наконец увидела. Я пойду приготовлю что-нибудь вкусное. – И Милош вышел из комнаты своей упругой балетной походкой.
– А, богоданная сестричка! – Голос совсем не соответствовал только что увиденной Джанет нежности. – Встаньте-ка вон туда, к окну. – Джанет спокойно прошла к высокому венецианскому окну и остановилась, полная теплого чувства к этой женщине хотя бы уже за то, что она так явно и недвусмысленно любила ее Милоша. Руфь смотрела на нее долго, так долго, что девушке показалось, будто старая женщина забыла о ней. Но Руфь не забыла. Снедаемая раком и тратящая последние силы на то, чтобы никто не заметил ее страданий, она все же не утратила способности наслаждаться миром. И теперь этот мир в благодарность послал ей такой подарок – рыжеволосую внучку, словно сошедшую с картин Эль Греко, неуловимо, но бесконечно похожую на погибшего сына.
– О, Мэтью, – прошептали ее высохшие губы, и Джанет невольно подалась на этот шепот. – Подойди сюда, Джанет. – От Руфи исходила какая-то магическая сила, заставившая девушку на время даже забыть о своей горестной любви. – Ближе, ближе. Сядь сюда, – она указала на стоявшее рядом кресло, своим обнаженным костяком напоминавшее рыцарские замки. – Вот на столике вино – пей. Вот сигареты и мундштук – кури. И говори мне о себе.
И такой нестерпимый свет лился из огненных, в пол-лица глаз этой женщины, что Джанет как сомнамбула налила себе кроваво-красного вина, закурила терпкую сигарету в опаловом мундштуке и, как на исповеди, принялась рассказывать свою коротенькую, такую счастливую до сегодняшнего полудня жизнь.
– И он сказал, что этого не будет никогда, ибо это инцест, – закончила Джанет свою грустную историю.