Даже ожесточившаяся, бессердечная девочка загрустила бы, вернувшись в дом своего детства. Фэйт влезла на сломанный забор и сбросила с него плющ. За ним она обнаружила то, что искала, – аптечный огород. Он совсем зарос спутанной и переплетенной сорной травой, но все же там попадались стебли белладонны и корень, имевший человеческие очертания, который, как гласит молва, кричит, когда его выдергивают из земли. Наполнив корзину нужными ей травами, Фэйт заметила, что из гнезда выпал маленький воробушек: еще один необходимый ингредиент свалился прямо к ней на колени. Она взяла его в руки: для обряда черной магии ей недоставало костей, сердца и печени. Закрыв глаза, Фэйт свернула птенцу шею и тут же ощутила неправильность этого поступка: под кожей словно запульсировал рой жалящих пчел. Тот, на кого обращено заклинание, почувствует боль, которую причинил другим: совершенные им дурные поступки будут выходить наружу и кусать, словно острые зубы, и он будет мучиться угрызениями совести.
Когда девочка лишила жизни воробья, охваченный горем Кипер откинул голову назад и завыл, словно Фэйт снова украли. От его воя по ее спине пробежала дрожь. Открыв глаза, Фэйт увидела, что бездыханная птичка лежит на ее ладони, а Кипера рядом нет. Он разорвал с ней узы и покинул ее: Фэйт теперь не та, к кому он был привязан, к кому пришел добровольно – ведь фамилиара нельзя позвать, он сам делает свой выбор. Фэйт завернула трупик воробышка в кусок фланели, положила в корзину с лекарственными травами и пошла искать Кипера. Отпечатки его лап в грязи вели мимо озера, где она кормила хлебом гигантского угря. Фэйт обыскала все утесы и пещеры, но Кипера нигде не было. Она звала его, свистела и хлопала в ладоши, но волка и след простыл. Самый преданный друг ушел от нее, и он имел на это все основания. Фэйт теперь была уже не той девочкой, которую он знал. Поступки изменяют тебя, и часто не в лучшую сторону.
– Вернись! – кричала Фэйт, срывая голос. – Если уйдешь, перестанешь для меня существовать!
Раскрасневшаяся, она бежала через поля. Вернувшись в домик с растущими рядом вязами, она принялась готовить на медленном огне кухонной печи варево для проклятия. Когда Фэйт разрезала птичку на части, линия жизни на ее левой ладони перестала изменяться. Если бы она взглянула на нее в день, когда подметала пол в доме Хаторнов и кипятила белье в воде с золой и щелоком, она бы увидела, что ее судьбой теперь владеют горечь и злоба. По правилам магии, ей придется заплатить высокую цену за то, что она совершила из мести.
Самуэль Диас вернулся в Нью-Йорк и прочитал на могиле Абрахама кадиш[50]
в память об отце, ушедшем из этого мира. Самуэль побывал на Ямайке и в Бразилии, на безымянных островах и в морях, где не дули ветры. Он видел множество деревьев, которые мог бы захватить с собой, красивые необычные сорта – в Нью-Йорке такие никто не видел: розовое трубное, синее палисандровое, дерево красных тропических пород с зелеными и белыми цветами; но в этот раз его единственным грузом были бочки с темным ромом. Самуэль оставил деревья там, где они росли, хотя каждое из них навевало мысли о Марии Оуэнс. Если человеку ничего от тебя не надо, подарок не имеет никакой ценности. Но во сне он часто видел лицо Марии, когда она выглянула из тюремного окна и сказала, что магнолия – настоящее чудо.Самуэль устал от моря и одиночества, которым наслаждался в молодые годы. Ночью он часто стоял на палубе и наблюдал за плававшими под водой морскими тварями, вспоминая первый корабль, на котором вышел в море: нанятый отцом навигатор взял его под свое крыло и научил распознавать звезды на небе. Тогда Самуэль еще помнил мать и сестер, а теперь ему было трудно вызвать в памяти их лица, хотя он никогда не забудет, как пели сестры, поднимаясь на холм, как мать рассказывала первые в его жизни истории. В памяти навсегда остался костер в день ее казни, белый капюшон со звездами, который ее заставили надеть. Без нее мир стал пустым.