Он тут же получил от нее поцелуй за свою сговорчивость и был готов согласиться с чем угодно. Она поцеловала его еще несколько раз. Когда Мария наконец собралась ко сну, Юни уже спала, как всегда повернувшись лицом к стене. Янсены в своей спальне раскинулись на только что выглаженных простынях, сшитых в Амстердаме. Мария, войдя в комнату, села у окна и распустила волосы; в голове ее была полная путаница. Она отдалась этому человеку, ничего о нем не зная. С ней случилось своего рода помешательство, без всякого зелья или заклинания. Мария не желала вникать в мотивы поступков матери, всегда казавшиеся ей сумасбродными и безответственными, но с ней произошло то же самое.
Во вторую ночь, которую они были вместе, Джон клялся, что любит ее, в третью она вновь поддалась его уговорам, на четвертую он вручил ей сапфир на серебряной цепочке, который она обещала никогда не снимать, на пятую ночь принес ей в подарок пакетик бриллиантов. Именно их она давно уже видела в черном зеркале. Он подарил ей то, что казалось немыслимым для девушки ее положения, – семь маленьких бриллиантов, блестевших на ладони. Это было ее будущее – мужчина, обещавший нежно ее любить, и в темном уголке внутреннего дворика Мария позволила ему забраться ей под платье: пусть делает что хочет, ведь он сказал, что она – предмет его заветного желания и он всегда будет ее обожать. Мария сказала, что, когда они будут жить вместе, она высадит перед домом сирень, устроит в нем особую дверь, чтобы Кадин могла влетать и вылетать, когда захочет, и всегда будет носить синее, раз оно нравится Хаторну. За пять дней мечтаний Марии стало казаться, что она хорошо знает Джона. Она не обращалась к своему дару предвидения, больше полагаясь на зов сердца. Но на шестую ночь Джон не появился. Мария просидела во внутреннем дворике до рассвета седьмого дня (это число может означать как все добро, так и все зло мира). Существуют семь небес и семь смертных грехов, семь – это магическое число, ведущее к мудрости, даже для тех, кто, скорее всего, останется слеп к истине.
Все эти ночи Кадин по наущению Джона не подпускали близко к дому – ворона превратилась в его злейшего врага. Она старалась изо всех сил прогнать его, бросая камни с неба, падая вниз, чтобы выдрать волосы из его шевелюры. «Бойся его», – кричала Кадин, но вороны – создания, во многом зависящие от хозяев, а Мария не обращала на нее никакого внимания. Девушка пошла в свою комнату и опустилась на четвереньки перед кроватью, чтобы достать свое черное зеркало. Мария испытывала тревожное предчувствие еще до того, как она вгляделась в него. Она увидела корабль в холодном сером море и черное сердце в саду среди зарослей сорняков. С одного взгляда она все поняла. Джон уехал.
Мария отправилась в гостиницу, где останавливался Джон. Слишком поздно: теперь, когда к ней снова вернулся ясный ум и способность предвидения, она заранее знала, что его комната пуста. Девушка зашла на склад к Янсену, поднялась в его контору. Никто не пытался ее остановить, но все заметили мрачное выражение ее лица.
–
Девушка явно находилась в смятении: ее ноги были босы, волосы не прибраны. В таком состоянии людьми владеют не подвластные разуму, неуправляемые эмоции.
–
Она вела себя не как служанка, а как обманутая женщина, а их не волнует, что голос срывается на крик или что они смотрят прямо в глаза мужчине, не отводя взгляда. Янсен закрыл дверь и поднялся навстречу. Он был человеком крупного телосложения и не проявлял никакого беспокойства.
–
Хотя Мария по контракту принадлежала Янсену до января, ее уже не волновало, что он о ней подумает, она его не боялась. Мария знала о нем больше, чем ему хотелось, и под ее пылким взором он всегда чувствовал себя неуютно. Янсен знал, что не вызывает у нее восхищения, и это его раздражало. Мария ему тоже никогда не нравилась: Янсен полагал, что она, как всякая служанка, должна опускать глаза перед хозяином и делать то, что ей прикажут. О Марии шла молва, что она разговаривает с черной птицей, которая сопровождает ее на рынок, причем беседа идет то на человечьем, то на птичьем языке. Сейчас Янсен сидел в своей конторе, а ей надлежало работать на кухне.