Уроки милосердия

Когда я добралась до квартиры, перепрыгнув через отсутствующую деревянную ступеньку, – ее сожгли еще в декабре – то сразу заметила, что дома пусто. По крайней мере, ни света, ни признаков жизни не было.

– Есть здесь кто? – окликнула я, вошла и поставила полотняный мешок с провиантом на стол.

Отец сидел на стуле, обхватив голову руками. Кровь сочилась сквозь его пальцы.

– Папа! – воскликнула я, подбежала и убрала его руку, чтобы осмотреть рану. – Что случилось?

Он смотрел на меня невидящими глазами.

– Они забрали ее… – Голос его оборвался. – Они забрали твою маму.

Оказалось, что необязательно быть в списке, чтобы тебя депортировали. Или, возможно, мама получила свое «приглашение на свадьбу» и решила ничего нам не рассказывать, чтобы не волновать. Всего мы не знали; единственное, что нам было известно: отец вернулся с работы домой и застал в гостиной солдат СС, которые орали на мою маму и дядю. К счастью, Бася унесла Меира на прогулку, и ее дома не было. Мама бросилась к отцу, но его ударили прикладом винтовки, и он упал без сознания. Когда очнулся, мамы уже не было.

Отец рассказал мне это, пока я обрабатывала рану у него на лбу. Потом он усадил меня на стул, опустился на колени, снял с моей левой ноги сапог и ударил каблуком об пол. Тот отскочил, открылся тайничок с золотыми монетами. Папа достал их.

– В другом сапоге есть еще, – сказал он, словно пытаясь убедить себя, что поступает правильно.

Потом опять надел сапог мне на ногу, взял меня за руку и повел на улицу. Несколько часов мы бродили по гетто, пытаясь узнать, кто занимается депортацией. Люди шарахались от нас, как будто несчастье заразно. Солнце опускалось все ниже и ниже, пока не разбилось о крыши домов, словно желток.

– Папа, – напомнила я, – скоро начнется комендантский час.

Но он, казалось, меня не слышал. Я испугалась, что отец решил: если он не сможет найти маму, ему незачем жить.

Очень скоро нас арестовал патруль СС. Один из полицейских ткнул пальцем в отца и завопил:

– Убирайся с улицы!

Но отец продолжал приближаться к нему, протягивая монеты на ладони. Солдат прицелился.

Я прикрыла собой отца.

– Пожалуйста! – взмолилась я по-немецки. – У него в голове помутилось.

Второй патрульный шагнул вперед, положил руку на плечо товарища, и тот опустил пистолет. Я опять смогла дышать.

– Was ist los? – спросил он. («В чем дело?»)

Отец взглянул на меня. На его лице читалась такая мука, что мне было больно смотреть ему в глаза.

– Спроси, куда ее увели.

Я послушалась. Объяснила, что мою маму и дядю сегодня увели из дома солдаты, и мы пытаемся их разыскать. Потом отец заговорил на международном языке: начал совать золотые монеты в защищенную перчаткой руку солдата.

В свете уличных фонарей ответ полицейского обрел форму. Слова заполнили все пространство между нами.

– Verschwenden Sie nicht ihr Geld![40] – рявкнул он и швырнул монеты на камни. Потом кивнул в сторону нашего дома – напомнил о том, что мы нарушаем комендантский час.

– Мое золото ничем не хуже, чем у остальных! – гневно крикнул им в спину отец. – Мы найдем кого-нибудь другого, Минка, – пообещал он. – Обязательно найдется в гетто солдат, готовый за деньги поделиться информацией.

Я опустилась на колени и собрала блестевшие на булыжной мостовой монеты.

– Да, папа, – ответила я, зная, что это неправда. Потому что поняла, что сказал солдат.

«Не тратьте понапрасну деньги».

* * *

На следующий день после маминого исчезновения я отправилась на работу. Несколько девушек отсутствовали, остальные плакали над нашивками. Я села за печатную машинку, попыталась погрузиться в требования-заказы, но ничего не получилось. Когда я сделала опечатку пятый раз подряд, то ударила кулаком по клавишам, и они одновременно взлетели вверх, печатая строку какой-то чепухи, словно весь мир начал говорить одновременно.

Герр Фассбиндер вышел из своего кабинета и застал меня в слезах.

– Ты расстраиваешь других девочек, – заявил он.

Еще бы! Я видела, как некоторые таращатся на меня через окно, которое отделяло мой стол от цеха.

– Иди сюда.

Я прошла в его кабинет и села, как садилась, собираясь записывать под диктовку.

Герр Фассбиндер не стал делать вид, что ничего не знает о вчерашнем Aussiedlung. И не начал успокаивать меня. Просто протянул носовой платок.

– Сегодня будешь работать здесь, – сказал он и вышел, закрыв за собой дверь.

Пять дней я двигалась на работе, как автомат, а потом дома – как привидение, молча ухаживая за отцом, который перестал есть и все время молчал. Бася кормила его с ложечки бульоном, как кормила Меира. Я понятия не имела, как папа выстаивает смену в пекарне, и решила, что его товарищи делают за него то, что он не способен сделать сам. Я не знала, что хуже: в одно мгновение потерять мать или постепенно терять отца.