Уроки милосердия

– Не знаю, как ты это делаешь…

– Что?

– Делаешь так, что я опять могу дышать, – признается Сейдж. – Спасибо тебе.

Стена между нами, которую я придумал, тут же исчезает. Я сажусь на диван, Сейдж кладет голову мне на плечо – так просто, как будто всю жизнь это делала.

– А если мы во всем виноваты?

– Ты имеешь в виду, что довели ее разговорами о прошлом?

Она кивает.

– Не могу отделаться от ощущения, что если бы я не затеяла все это, ты бы никогда не показал ей эти фотографии…

– Ты не знаешь наверняка. Прекрати самобичевание.

– Испытываешь такое разочарование… – тихо говорит она. – Пережить холокост и умереть во сне. В чем смысл?

Я на мгновение задумываюсь.

– Смысл в том, что она умерла во сне. После того, как пообедала со своей внучкой и чрезвычайно элегантным и милым мужчиной. – Я продолжаю держать Сейдж Зингер за руку. Ее пальцы переплетаются с моими. – Скорее всего, она умерла счастливой. Может быть, она ушла, Сейдж, потому что наконец почувствовала, что все будет хорошо.

С какой стороны ни посмотри, церемония прошла отлично. Но я слишком занят тем, что оглядываюсь вокруг: не появился ли Райнер Хартманн, потому что в глубине души продолжаю верить в такую возможность. Когда я понимаю, что он, скорее всего, не придет, то сосредоточиваю все внимание на Адаме, который назойливо маячит в глубине зала, как и положено директору похоронного бюро, изо всех сил пытаясь не таращиться на меня каждый раз, когда Сейдж хватает меня за руку или утыкается лицом в рукав моего пиджака.

Не буду обманывать: это чертовски приятно!

Когда в старших классах меня бросила девушка, которой хотелось в пятницу пойти на свидание с более популярным и крепко сложенным парнем, мама сказала: «Лео, не волнуйся. Миром будут править чудаки – компьютерные гении». Я начинаю верить, что она, возможно, говорила правду.

Еще мама сказала бы, что влюбиться в женщину, которая скорбит на похоронах своей бабушки, – все равно, что купить билет в один конец.

Я не знаю никого из присутствующих, за исключением Дейзи, которая тихо плачет в льняной носовой платочек. В конце церемонии Адам сообщает, где и когда будет проходить шива. Еще он по просьбе Пеппер сообщает названия двух благотворительных организаций, куда можно отправлять пожертвования в память Минки.

На кладбище я стою за спиной у Сейдж. Сама она сидит между двумя сестрами. Они похожи, но чуть более зрелые – распустившиеся стрелиции по бокам первоцвета. Когда подходит черед Сейдж бросать горсть земли в могилу, руки ее дрожат. Она бросает три горсти. Остальные собравшиеся – пожилые люди и друзья родителей Сейдж, насколько я понимаю, – тоже бросают по горсти земли. Бросаю и я, потом догоняю Сейдж. Не говоря ни слова, она берет меня под руку.

Дом Сейдж, где сестры решили устроить шиву для друзей и родных, совершенно не похож на тот, в котором я был несколько дней назад. Мебель передвинули, чтобы могло вместиться побольше людей. Зеркала завешаны. На всех горизонтальных поверхностях стоит еда. Сейдж смотрит на входящих людей и, вздрагивая, вздыхает.

– Все захотят со мной поговорить. Я этого не вынесу.

– Вынесешь. Я буду рядом, – обещаю я.

Ее тут же окружают люди, чтобы выразить свои соболезнования.

– Мы с твоей бабушкой играли в бридж, – говорит нервная, похожая на птичку женщина.

Какая-то туша, а не человек, с золотыми карманными часами и усами подковкой, напоминающий мне рисунок на картах в игре «Монополия», крепко обнимает Сейдж, покачивая ее хрупкую фигурку взад-вперед.

– Бедняжка, – говорит он.

Мое внимание привлекает лысеющий мужчина со спящим ребенком на руках.

– Не знал, что Сейдж с кем-то встречается. – Он неловко протягивает руку под пухлым коленом сына. – Добро пожаловать в цирк. Я Энди. Супруг Пеппер.

– Лео, – пожимаю протянутую руку. – Но мы с Сейдж…

Я понятия не имею, что она сказала родным. Она сама должна решить, будет рассказывать о Джозефе Вебере или нет. Я не собираюсь, если Сейдж промолчала, ничего никому сообщать.

– Мы просто вместе работаем, – заканчиваю я.

Он с сомнением смотрит на мой костюм.

– Вы не похожи на пекаря.

– Я не пекарь. Мы познакомились… через Минку.

– Минка – это что-то! – говорит Энди. – В прошлом году на Хануку мы с Пеппер устроили ей поход в салон красоты на маникюр. Ей так там понравилось, что на день рождения она попросила отвести ее на педофил.

Он смеется.

Но Сейдж услышала.

– Тебе кажется смешным, что английский был для нее неродным, Энди? А сколько ты знаешь польских, немецких или еврейских слов?

Он выглядит испуганным.

– Я не думаю, что это смешно. Мне это кажется трогательным.

Я обнимаю Сейдж за плечи.

– Идем посмотрим, не нужна ли твоим сестрам помощь.

Когда мы отходим от мужа Пеппер, Сейдж хмурится.

– Такой урод!

– Возможно, – отвечаю я, – но разве плохо, что он хочет вспоминать твою бабушку с улыбкой?

В кухне Пеппер накладывает кубики сахара в стеклянную сахарницу.

– Я могу понять, когда не покупают сливки из-за жирности, но неужели у тебя нет ни капли молока, Сейдж? – спрашивает она. – Боже мой, у всех есть молоко!

– Я не переношу лактозу, – бормочет Сейдж.