Уроки милосердия

Барух Бейлер повернулся, как будто только сейчас заметил мое присутствие. Взглядом ощупал меня с ног до головы – от черных волос, заплетенных в косичку, до кожаных ботинок, дыры на которых были залатаны толстой фланелью. От его взгляда по моему телу пробежала дрожь, совсем не похожая на ту, которая охватывала меня под взглядом Дамиана, капитана караула, когда он смотрел, как я иду по сельской площади, – как кот на сметану. Нет, в этом взгляде читалась корысть. Складывалось впечатление, что Барух Бейлер пытается прикинуть, сколько за меня можно выручить.

Он протянул руку поверх моего плеча к решетке, где остывал недавно испеченный хлеб, выдернул одну буханку в форме сердца и сунул себе подмышку.

– Залог, – сказал он и вышел из дома, оставив дверь широко распахнутой просто потому, что мог себе это позволить.

Отец посмотрел ему вслед. Пожал плечами. Взял очередной комок теста и принялся лепить.

– Не обращай внимания. Он лишь маленький человечишка, который отбрасывает большую тень. Однажды я станцую джигу на его могиле. – Отец повернулся ко мне, его лицо смягчила улыбка. – Он натолкнул меня на мысль, Аня. Я хочу, чтобы на моих похоронах была процессия. Сначала дети, разбрасывающие лепестки роз. Потом самые красивые девушки с зонтиками, похожими на оранжерейные цветы. Потом, разумеется, мой катафалк, запряженный четырьмя – нет! – пятью белоснежными лошадьми. И наконец, мне хотелось бы, чтобы процессию замыкал Барух Бейлер и убирал навоз. – Он запрокинул голову и засмеялся. – Если, конечно же, он первым не умрет. И чем скорее, тем лучше.

Отец обсуждал со мной детали своих похорон… но в конечном счете я опоздала.

Часть І

Трудно представить, что кто-то вдруг перестал считать другого человека человеком. Это значило бы лишь то, что он сам перестал быть человеком.

Симон Визенталь. Подсолнух

Сейдж

Во второй четверг месяца миссис Домбровская приносит на занятия по групповой терапии своего усопшего мужа.

Еще только начало четвертого, и большинство из нас как раз наполняют картонные стаканчики плохим кофе. Я принесла целое блюдо выпечки – на прошлой неделе Стюарт признался мне, что продолжает ходить в «Руку помощи» не ради сеансов терапии, а ради моих кексов с ирисом и орехами, – и как раз ставлю угощение на стол, когда миссис Домбровская робко кивает на урну, которую держит в руках.

– Это Херб, – говорит она мне. – Херб, познакомься с Сейдж. Я тебе о ней рассказывала. Она пекарь.

Я замираю, наклоняю голову к плечу, как делаю обычно, чтобы волосы упали на левую половину лица. Уверена, что существует некий протокол знакомства с супругом, которого уже кремировали, но я пребываю в полной растерянности. Я должна поздороваться? Пожать ручку урны?

– Ого, – наконец произношу я, поскольку в нашей группе правил мало, но те, что есть, незыблемы: быть благодарным слушателем, никого не судить, не ограничивать стремление другого быть несчастным. Мне ли не знать этих правил? В конце концов, я уже три года посещаю эти занятия.