Уроки мудрости

Когда мы приехали в дом Хендерсонов, я был удивлен. Он был огромным, элегантно меблированным и как-то не вязался с тем простым, самодостаточным образом жизни, который Хейзл пропагандировала в своей книге. Но вскоре я понял, что первое впечатление было ошибочным. Хендерсон рассказала мне, что они купили старый, разваливающийся дом шесть лет назад и оборудовали его, купив мебель в местной лавке старьевщика и отремонтировав его своими силами. Показывая мне дом, она чистосердечно призналась, что они установили для себя лимит в 250 долларов для отделки каждой комнаты. Они смогли выдержать этот лимит, дав простор своему художественному потенциалу и широко применяя собственный ручной труд. Хендерсон была настолько удовлетворена результатом, что начала подумывать о предприятии по ремонту мебели, как побочной ветви ее теоретической и общественной работы. Она также рассказала мне, что они выпекают свой хлеб, имеют огород и кучу компоста и занимаются вторичной переработкой бумаги и стекла. Я был глубоко впечатлен демонстрацией этих многих оригинальных способов, с помощью которых Хендерсон реализует в повседневной жизни ту систему ценностей и образ жизни, о которых она пишет и читает лекции. Я теперь воочию мог убедиться в том, что она "осмысливает свои разговоры", как она сказала в нашей первой беседе, и решил, что я введу кое-что из этого в практику своей жизни.

Когда мы приехали домой к Хейзл, меня тепло встретил ее муж, Картер. За те два дня, что я был их гостем, он, проявляя ко мне дружеские чувства, редко выходил на сцену, любезно предоставляя мне и Хейзл пространство, требуемое для наших дискуссий. Первая из них началась сразу после ленча и продолжалась весь день до вечера. Я начал с вопроса о том, верен ли основной тезис моей книги — что естественные науки, также как и гуманитарные и общественные, моделировались по принципам ньютоновской физики — применительно к экономической науке.

"Я думаю, что какое-то подтверждение вашего тезиса вы найдете в истории экономики", — ответила Хендерсон, немного поразмыслив. Она заметила, что истоки современной экономики по времени совпадают со становлением ньютоновской науки."До XVI столетия не существовало понятие чисто экономических явлений, изолированных от структуры самой жизни, — пояснила она. — Не было также и национальной системы рынков. Это тоже сравнительно недавнее явление, появившееся в Англии XVII века".

"Но сами рынки должны были существовать раньше", — возразил я. "Конечно. Они существовали еще с Каменного века, но они были основаны на натуральном обмене, а не на деньгах, поэтому они имели локальное значение". Хендерсон отмечает, что мотивы индивидуальной прибыли при этом отсутствовали. Сама идея прибыли, голого интереса, была неприемлема, либо вообще запрещена". "Частная собственность. Вот еще хороший пример, — продолжала Хендерсон. — Слово "private"* происходит от латинского "privare" — "лишать", что говорит о том, что в античные времена понятие собственности в первую очередь и главным образом, связывали с общественной собственностью".(* — частный (англ.)) Хендерсон объясняет, что только с подъемом индивидуализма в эпоху Возрождения, люди перестали воспринимать частную собственность, как те товары, которые индивидуумы отторгли от сферы общественного потребления.

"Сегодня мы окончательно изменили значение этого термина, — заключает она. — Мы верим в то, что собственность прежде всего должна быть частной, и что общество может лишить ее индивидуума не иначе как посредством закона".

"Так когда же началась современная экономика?" "Она появилась во времена научной революции, в эпоху Просвещения", ответила Хендерсон. Она напомнила мне, что в те времена критическая аргументация, эмпиризм и индивидуализм стали доминирующими ценностями. Вместе с мирской и материалистической ориентацией это привело к развитию производства личного имущества и предметов роскоши и к манипулятивной ментальности Промышленного века.

Новые обычаи и виды деятельности привели к созданию новых социальных и политических институтов и направили академическую науку на стезю теоретизирования о наборе специфических видов экономической деятельности.

"Теперь эти виды деятельности — производство, распределение, кредитование и т. п. — вдруг стали нуждаться в солидной поддержке. Они требуют не только описания, но также и рационалистическго объяснения".

Картина, обрисованная Хендерсон, впечатлила меня. Я ясно видел, как изменение мировоззрения и ценностей в XVII столетии создало тот самый контекст для экономической мысли."Ну а как же насчет физики? — настаивал я. — Видите ли вы какое-нибудь прямое влияние ньютоновской физики на экономическое мышление?" "Хорошо, давайте посмотрим, — согласилась Хендерсон. — Строго говоря, современная экономика была основана в XVII веке сэром Вильямом Петти, современником Исаака Ньютона, который, я полагаю, вращался в тех же самых лондонских кругах, что и Ньютон. Я думаю, можно сказать, что "Политическая арифметика" Петти во многом инспирирована идеями Ньютона и Декарта".