Я согласился, что с научной точки зрения мне было бы очень нелегко допустить наличие сознания у камня. Но я выразил свою убежденность в возможности будущего синтеза научного и мистического взглядов на сознание, и я еще раз изложил методологию моего подхода, намечающего перспективу такого синтеза. «Что касается камня, – сказал я в завершение, – то я не могу предположить у него наличия каких-либо форм сознания, если я рассматриваю его, как отдельную сущность. Но если сменить перспективу и увидеть его как часть более широкой системы, Вселенной, которая разумна и сознательна, я бы сказал, что камень, как и все другое, принимает участие в этом более широком сознании. Такая перспектива видения характерна для мистиков и людей, испытавших трансперсональные переживания».
Гроф согласился со мной: «Находясь в состоянии сознания растения или камня, люди не воспринимают мир так, как будто он наполнен объектами, а затем добавляют сознание к этой картезианской Вселенной. Для них все начинается с некой ткани различных состояний сознания, из которой затем вытягивается нить картезианской реальности».
Тут взял слово Роланд Фишер, который предложил третью перспективу, напоминая нам о том, что все, что бы мы ни воспринимали, в значительной мере создается в результате процесса интеракции, взаимодействия. Он привел следующий пример: «Откусив кусок сахара, мы ощущаем сладкий вкус, который не является свойством, принадлежащим ни сахару, ни нам самим. Это ощущение сладости возникает в процессе нашего взаимодействия с сахаром».
– Практически то же наблюдение сделал Гейзенберг в отношении атомарных феноменов, которые в классической физике наделялись независимыми, объективными свойствами, – вставил я. – Гейзенберг сумел показать, что, например, электрон может проявлять себя как частица и как волна – в зависимости от того, как мы на него смотрим. Если вы обратитесь с вопросом к электрону как к частице, то он и дает ответ как частица; если вы обратитесь к нему с вопросом как к волне, то он и ответит как волна. «Естествознание, – писал Гейзенберг, – не просто описывает и объясняет природу; оно является частью нашего взаимодействия с ней».
– Если вся Вселенная подобна сладкому вкусу, – заметил Лэйнг, – которого нет ни в наблюдателе, ни в наблюдаемом, а это есть функция их отношений, то как вы можете говорить о Вселенной так, как если бы она была наблюдаемым объектом? Насколько можно судить по вашим словам, Вселенная со временем каким-то образом развивается?
– Мне очень трудно говорить об эволюции всей Вселенной, – признался я, – поскольку понятие эволюции подразумевает наличие представления о времени; а если мы говорим о Вселенной как о целом, мы должны выйти за рамки представлений о линейном времени. По тем же соображениям теряют свой смысл утверждения: «Материя первична, а сознание вторично» или наоборот «Сознание первично, а материя вторична», поскольку они так же предполагают линейное представление о времени, которое неадекватно на космическом уровне.
Вслед за этим Лэйнг обратился к Грофу: «Стэн, мы все знаем, что большую часть своей жизни вы посвятили изучению различных состояний сознания – как необычных, измененных, так и обычных психических состояний. О чем свидетельствуют ваши исследования? Есть ли что-либо такое в ваших наблюдениях и личном опыте, что могло бы открыть для нас нечто принципиально новое?»
Гроф задумался и начал не спеша говорить: «Много лет тому назад я проанализировал тысячи отчетов о сеансах ЛСД-терапии, ставя перед собой, в частности, задачу выявить в них все утверждения, которые касались бы фундаментальных космологических и онтологических вопросов: «Какова природа Вселенной? Каково происхождение жизни и в чем ее смысл? Каким образом сознание связано с материей? Кто я и каково мое место во всей схеме мироздания?» Изучая эти материалы, я с удивлением обнаружил, что, по-видимости, никак не связанные между собой переживания людей, проходивших ЛСД-терапию, можно интегрировать и организовать в целостную метафизическую систему, которую я назвал «психоделической космологией и онтологией».